— Не смейте указывать ей, что делать! — обернулся к нему Коннор.

Дермет заулыбался:

— Еще как укажет, мистер О'Молли. И она его послушает. Верно, Бриджит?

Коннор выглядел беспомощным, лицо обрело выражение стыдливой беззащитности, словно с него сорвали что-то, скрывавшее наготу от посторонних глаз.

Бриджит очень хотелось защитить мужа, но он сам сделал это невозможным. Все слова, приходившие ей в голову, прозвучав, только навредили бы, подтвердили, что она и правда привыкла, когда ей указывают, помыкают ею, а он — нет. Осознание этого потрясло Бриджит. Обычно помыкал по всяким поводам Коннор, а теперь — двое незнакомцев. Но ощущение, что сил ответить достойно нет, оставалось точно такое же.

— Есть-то нам нужно, — рассудительно заметила она. — И уж лучше я приготовлю, чем один из вас примется стряпать, не говоря уж о том, что выбора у меня просто нет.

Коннор ничего не сказал. Лайам застонал и отвернулся, потом медленно поднял взгляд на отца. На лице его явно проглядывали волнение и страх, но не за себя.

Бриджит сжала кулаки. Неужели Лайам боится, что Коннору причинят вред, а не того, что сам поведет себя глупо, не сумев сохранить достоинство?

— Вы за это заплатите, — заговорил наконец Коннор. — Что бы вы ни сделали со мной или с моей семьей, вам не изменить людей. Это что, ваш лучший довод — пистолет? Держать в заложниках женщин и детей? — Голос его скатился до сарказма, отец даже не заметил, как вдруг заалел от гнева и стыда сын. — Совершенно дрянной метод убеждения! Вот уж поистине основа высокой морали!

Дермет сделал шаг в его сторону, взметнув крепко сжатую в кулак руку.

— Еще не время! — остановил его Пэдди. — Пусть тешится.

Дермет зло глянул на Пэдди, но руку опустил.

Бриджит вдруг заметила: ее так сильно трясет, страшно что-то в руки взять, того и гляди из пальцев выскользнет.

— Мне в туалет надо, — резко бросила она и быстро миновала Шона, скрывшись за дверью. Никто ее не преследовал.

Закрыв дверь туалета, она заперла ее и тут же склонилась над унитазом — желудок бурлил, тошнота накатывалась волнами. Они — пленники. Билли и Иэн мертвы. Коннор перепуган и сердит, однако не уступит. Не сможет. Всю свою жизнь он потратил на то, чтобы проповедовать абсолютизм, верность принципам любой ценой. Слишком много других людей отдали за это жизни, в том числе женщины с детьми. Он не оставил себе места, чтобы теперь было куда отступить, от чего-то отказаться. Даже вчера, вероятно, такая возможность была, когда он говорил один на один с Ройзин, зато сегодня это выглядело бы как уступка силе, а на такое он не пойдет никогда.

Они пленники до тех пор, пока кто-нибудь не придет к ним на помощь или Дермет с Шоном не поубивают их всех. Неужели Коннор допустит это? Если во имя спасения родных он сдастся, то возненавидит их за это. И они будут неприятны ему уже за то, что стали причиной его слабости, отступления от его чести, а то и предательства всего того, что отстаивалось всю его жизнь.

Какая слепота, какая невыразимая глупость! В момент дурноты ее охватила ярость ко всему этому идиотскому религиозному разделу, рядившемуся в одежды христианства!

Но конечно, религия здесь ни при чем. Виной всему людская самонадеянность, непонимание, вражда, когда одно зло громоздится на другое, а в результате уже нет сил простить немыслимые по жестокости, вызывающие боль потери с обеих сторон. Религия стала предлогом, прикрытием для всех этих ужасов с одной целью — оправдать. Бога создали по образу и подобию своему: мстительного, пристрастного, недалекого разумом, чтобы возлюбить всех, неспособного воспринять различия.