– Спасибо тебе, Кэмюс. – Леонора бросила взгляд на Диллона, который стоически ждал разлуки. – Ему понадобится друг, Кэмюс.

– Да, миледи. Больше, чем когда-либо, Диллон найдет во мне преданного друга.

Диллон молча подвел Леонору к ожидающей ее лошадке. Боль и неимоверная усталость проступили во взоре Диллона. Старый Стэнтон стоял, держа поводья. Старик слегка поклонился и прошептал:

– Такая славная малышка, для благородной-то англичанки. А уж красавица, какую поискать!

Более старик не смел ничего сказать в ее присутствии. И все же его бесхитростные речи так тронули Леонору, что ей пришлось проглотить комок в горле.

Диллон легко поднял ее и усадил в седло. Отступив на шаг назад, он взглянул на нее и произнес:

– Желаю вам благополучного путешествия, миледи.

Она уставилась на его плечо, чтобы только не видеть невыносимой муки в его глазах.

– Благодарю вас, милорд.

Герцог Эссекский подал громкий сигнал, и лошади быстро двинулись вперед. Красавец Элджер Блэйкли поймал поводья лошади, на которой сидела Леонора, и тронулся следом за процессией.

– Ах, миледи! – раздался вдруг звонкий крик из толпы слуг.

Леонора оглянулась и увидела, что вперед вышла оробевшая Гвиннит. Подняв голову, служанка произнесла дрожащим голосом:

– Не забывайте нас, миледи.

Леонора подняла руку и тут же отвернулась, так как слезы уже появились у нее на глазах. Глядя в сторону, она быстро заморгала. Найдя в себе силы обернуться, сквозь пелену слез она смутно различала множество знакомых лиц. Мистрис Маккэллум. Отец Ансельм. Кэмюс Фергюсон.

Однако смотрела она лишь на одного человека. Он стоял среди них, на голову возвышаясь над своими друзьями и подданными, ничем не выдавая терзавших его чувств. Высокий и могучий, как великан, несгибаемый, как величественные дубы, что простирали свои ветви среди любимых им лесов Нагорья, он все смотрел и смотрел на нее.

Леонора почувствовала, что вот-вот потеряет самообладание. У нее не было больше сил сдерживать слезы. Так стремительный напор реки прорывает плотину – обжигающие слезы заструились по ее щекам, глаза ее словно горели огнем, в горле пересохло, а сердце, кажется, разбилось на миллион острых осколков.

Облака затянули ночное небо. Диллон вышагивал по заросшим дорожкам сада, в котором отцветали розы. Собаки неустанно следовали за ним по пятам. Все в Кинлох-хаусе давно уже удалились на покой, а Диллон все никак не мог найти себе места. Мысль о том, что ему придется одному возвращаться в свои комнаты, казалась невыносимой. И вот он ходил и ходил, и думы его были чернее грозовых облаков, собиравшихся в небе.

Поскорее бы уж началась буря. Ведь именно в такую грозовую, бурную ночь он и Леонора впервые дали волю яростной страсти, что давно уже пылала между ними.

Словно чувствуя мрачное настроение хозяина, собаки ворчали, лаяли и прыгали на стену, окружавшую сад. На ту самую стену, подумал Диллон, и новая волна боли нахлынула на него. Вот она дверь, через которую Леоноре удалось совершить побег. Господь Всемогущий, да у него просто нет сил видеть эту стену.

– Успокойтесь же вы, глупые псины, – прошипел он.

Но собаки, очевидно возбужденные приближением бури, залаяли громче, не переставая рычать и прыгать на стену.

Раздраженный, Диллон направился было ко входу в крепость, но собаки отказывались последовать за ним. Вместо этого они продолжали заливаться лаем, пока Диллон вдруг не задумался, пытаясь понять, в чем тут дело. Да что же такое с ним приключилось? Неужели он совсем потерял голову? Ведь собаки наверняка что-то услышали или учуяли. Что-то их беспокоит.

Положив руку на рукоять меча, висевшего на перевязи, Диллон пересек сад и толкнул тяжелую дверь.