– Да, вам лучше выйти, босс, – присоединился ко мне Джейсон и так широко улыбнулся, что я увидел крошечный бриллиант на его клыке. – Наверное, кебаб был несвежий, – добавил он, успев заснять эту сценку на видео на своем телефоне.

– Вы оба, заткнитесь немедленно, – задыхаясь, прохрипел Виктор и сплюнул в лужу у своих ног. – Нам нужно работать.

Он выпрямился и вытер слезы, наполнившие его хитрые глазки.

– Ладно, Макэвой, проследи за тем, чтобы в клубе не было никаких проблем. Ты понял, никаких! Заметишь кого-нибудь с наркотиками, сразу вышвыривай за дверь. Если кто-то из девушек соберется заработать дополнительно, скажи, чтобы сидели тихо. Джейсон, проследи, чтобы не осталось никаких записей с камер видеонаблюдения; если найдешь диски, стирай все, что на них есть. Все, до одного. Я хочу, чтобы мы были девственно-чисты, когда приедут копы.

Брэнди снова вцепилась в его локоть.

– А я что могу сделать, милый?

Вик стряхнул ее руку, точно мокрый пиджак.

– Ты, милая, можешь убрать блевотину.

С таким боссом нечего рассчитывать, что он защитит тебя от уродов, которые обожают лизаться.

И тут до меня дошел смысл слов Вика.

Когда приедут копы.

Интересно, зачем они сюда приедут?

Мертвая Конни лежала около своей машины. На лбу между выгнутыми бровями зияла рана от выстрела. По-видимому, она сопротивлялась, потому что блузка ее была порвана, а правая туфля валялась в стороне.

Я окаменел; это было уже слишком. Произошла эмоциональная перегрузка. Мой мозг окутали клубы пара, как будто его обложили кусками льда.

«Боль придет потом», – подумал я.

И был прав.

Я не особый любитель красот природы, а потому не замедляю шага, чтобы посмотреть на звезды, и не встаю чуть свет полюбоваться восходом солнца. Но иногда какая-то картина отпечатывается в памяти, и ты понимаешь, что она останется там навсегда. Это всегда связано с насилием, дерьмом и несчастьем. Я почти не помню детского лица своего младшего брата, зато мой дорогой папаша то и дело заявляется в мои сны. Он стоит, повернувшись ко мне лицом в три четверти, глаза полуприкрыты веками, на лице клочья седой щетины, а я падаю от удара его кулака и чувствую, как мой левый глаз наполняется кровью.

Тот вечер я тоже никогда не забуду. Конни лежала рядом со своим «Сатурном» слегка на боку, будто собиралась повернуться во сне. Одна щека ободрана, как ботинок сорванца, смуглые руки и ноги, торчащие локти. Дверь машины, желтый отсвет которой падал на ее лицо, открыта. На фоне старого асфальта, изрытого трещинами, в которые забились сигаретные окурки, мне запомнились ее платье из какого-то голубого блестящего материала – то ли с блестками, то ли с металлической нитью, округлые бедра и вьющиеся волосы на мокрой дороге.

И дыра в голове.

Задыхаясь, я вернулся в клуб.

Виноват ли я в том, что с ней случилось? Есть ли связь между мной и ее смертью?

Копы собрали нас в баре и сообщили, что мы останемся здесь на неопределенный срок. Вик тут же принялся выступать.

– Какого хрена! – взвыл он, практически уткнувшись носом в нос детектива, в глазах которой появилось выражение, говорящее о том, что все имеет предел, а Вик явно переходит границу дозволенного. – Ее застрелили даже не на нашей территории. Это полицейский произвол и надругательство над правами граждан. Понятно? – Вик никогда не замечал разницы между сохранением лица и тем, чтобы болтать глупости. – На другой стороне улицы булочная; советую вам и ее закрыть, иначе я подам на вас в суд.