— А третий, сегодняшний, у Валеры в лаборатории, он над ним опыты проводит. Они стали появляться позавчера, после того, как мы подвергли Океан жесткому облучению. У нас было по паре таких. Это третья партия.

— А те?

Галинский потер обгорелое лицо, с которого клочьями сходила кожа. А мне-то показалось, что это загар!

— Автоматические капсулы. Иначе их нельзя уничтожить, регенерация. Нейтринные системы.

— Они… создаются Океаном? — мне показалось, что я вконец сошел с ума. Галинский словно прочел мои мысли.

— Именно Океаном. Океан генерирует их, основываясь на наших воспоминаниях, которые извлекает из нас во время сна.

— И что же с ними делать? Ведь они не дадут работать — я поежился, вспомнив, как лже-Хреньковский открывал дверь. — Ничего себе, нейтринные системы!

— Не дадут, — подтвердил Галинский. По начальнику на человека — это многовато для нормальной работы. Но отсылать их больше нельзя, не хватит капсул. Надо что-то придумать. У Валеры Сорокина есть идея, у меня тоже. Возможно, появится и у тебя. До утра, во всяком случае, мы можем работать спокойно. Я достал старые отчеты, и, чтобы просмотреть их, Хреньковским понадобится, по крайней мере, день.

— Но зачем старые отчеты Хреньковским, разве они их не знают?

— Я же объяснил: это не просто двойники, это твое и мое материализованное представление о Хреньковском. Твой — поглупее, мой — поумнее.

Я отправился к своим приборам. Чудеса чудесами, но от работы по графику меня никто не освобождал. И если план исследований будет сорван, на Земле мне придется иметь дело с настоящим Хреньковским, а ему история про двух и даже трех Юсуфов Вольдемаровичей вряд ли покажется смешной, с чувством юмора у него неважно.

Весь день я проработал, как проклятый, не отвлекаясь ни на каких двойников, не думая ни о Галинском, ни о Сорокине.

Утром я проснулся от шума. Опять Хреньковский? Старый или уже новый? В углу комнаты что-то звякнуло, и, открыв глаза, я увидел около корзинки со снятыми табличками сидевшего на корточках Адама Адамовича Серединкина. Я снова закрыл глаза. Но поздно — над моей головой уже кудахтало и блеяло, взвизгивало и похрюкивало.

— А, Саша, ты проснулся! Как я рад тебя видеть! Что же ты не поднимаешься, ах, какой у тебя здесь непорядок! И это каюта ученого! Какое пренебрежение техникой безопасности и инструкциями! А если приедет комиссия?

Серединкин был явлением редким даже среди начальников. Вел сектор физики, и два года я у него пасся. Он никогда не делал замечаний по работе, поскольку существом дела никогда не интересовался, зато мелочами мог свести с ума любого нормального человека. И сейчас он предложил мне развесить все таблички по местам и вообще «создать нормальные условия для работы».

Скрепя сердце я развесил таблички, пустил автоматы уборки и прикрепил на стены репродукции, которые успел откопать где-то Серединкин.

— Искусство и наука суть одно, они облагораживают человека и помогают ему развиться в гармоническую личность! — Адам Адамович вытер пот со лба, будто это он сам вешал картины и возился с автоматами кондиционирования, ароматизирования и витаминизирования воздуха. Интересно, а как он потеет, если у него другая структура, чем у нас?

Между тем Серединкин увидел пепельницу с окурками.

— О боже, Саша, неужели ты все еще куришь?! Мало того, что губишь здоровье и теряешь массу времени, тебе приходится и чаще проветривать помещения, что приводит к повышенному расходу энергии на Станции!

Похвально. Он знает, что мы на одной из орбитальных Станций!

— Адам Адамович, а вы в курсе, где мы сейчас находимся?

— Не знаю, а какое это имеет значение?

Тут я развел руками, такого я не ожидал даже от Серединкина.