Словно в ответ на ее слова на гребне стены промелькнул зыбкий, голубоватый огонек.

– Там свет! – вскрикнула Инга.

– Это есть сторож? – поинтересовалась Амалия, и в ее голосе прозвучало беспокойство.

– Нет там никакого сторожа, – едва слышно пробормотал брокер.

Подъемный мост, сколоченный из деревянных брусьев, окованных проржавевшим железом, дрогнул под колесами мини-вэна. Машины проехали сквозь арку ворот, описали полный круг и замерли у щербатых каменных ступеней.

– Ну раз уже приехали, так пошли, – пробормотал отец, первым выбираясь из машины.

– А-ах! – Тоненькие мамины каблучки разъезжались на заснеженных булыжниках. Отец подхватил ее под руку, и, жалобно причитая, она заковыляла к ступеням.

«Странно, – отметила Инга, – а на дворе совсем немного снега. Похоже, будто его совсем недавно расчищали…»

Выбравшийся наконец из машины Гюнтер стоял, запрокинув голову, и разглядывал каждую трещинку стен цепким взглядом, словно здесь ему должно открыться нечто жизненно важное.

– Оцениваете фронт работ, герр архитектор? – добродушно прогудел дядя Игорь, с любопытством озираясь по сторонам.

От этого простого вопроса немец неожиданно вздрогнул.

– Ja, ja, здесь быть очень много интересный работа! – пряча глаза, протянул он.

– Скорее хотеть посмотреть внутрь, – с энтузиазмом провозгласила Амалия и, волоча брата за собой, нырнула во тьму замка.

Отец решительно направился к двери.

– А если нас там… ну, если что-нибудь произойдет? – мрачно спросила Инга.

– Я всегда считала, что детям нельзя смотреть фильмы ужасов, – сказала тетя Оля. – Ты уже взрослая девочка! – Неодобрительно поджав губы, она подхватила под руку дядю Игоря, и они пошли следом за Ингиным отцом.

Инга потопталась на пороге, глядя, как во тьму канули шофер, охранник… и сама кинулась внутрь, совсем как те героини фильмов ужасов, которых она всегда считала самыми большими дурами – догадываются, что дело нечисто, но все равно тащатся за остальными.

Она шагнула под арку, и беспредельная тьма поглотила ее. Не было ни света, ни звуков, словно шедшие впереди люди растворились в ней без остатка. А потом что-то белое пузырем выдулось навстречу Инге, и она ощутила вкрадчивые влажные прикосновения на своих губах, щеках, лбу… Девочка истошно закричала.

Глава II. Кто-кто в теремочке живет, или Карпатский сквот

– Ну и цо ж там такое? – поинтересовался сонный мужской голос откуда-то из сплошного мрака.

– Кому дня мало, по ночам шастает? – В женском голосе слышалось бесконечное раздражение.

– То мабуть тетка Христина опять мыша увидела! – весело откликнулся еще кто-то.

– Ниц я не видела! – возмутилась, похоже, сама тетка Христина. – Туточки я!

– А тамочки кто орет? Ганна, ты?

– И ничего я не ору! – отозвался оглушительный, как колокол, женский бас. – Я вообще очень тихо разговариваю!

В глубинах непроницаемого монолита царящей вокруг тьмы вдруг затеплился слабый огонечек. Он опускался откуда-то с вышины, словно шаг за шагом нисходил к неподвижно замершей Инге. Приблизившись, он превратился в колеблющийся на сквозняке огонек свечи.

Инга сперва рассмотрела держащую свечу морщинистую руку, похожую на высохшую птичью лапку, а потом в мерцающем золотистом ореоле света появилась физиономия Бабы-яги! Худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный, дряблый подбородок, почти соприкасающийся с висящим носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень маленькими красными веками, глядели, словно глаза невиданной зловещей птицы.