Сушилка полетела с шумом и запахом гари, когда поздним октябрьским вечером я готовила макароны с сыром в микроволновке. Пришлось протянуть через кухню веревку, развесить белье — джинсы, рубашки, носки — перед электрообогревателем, которым я пользовалась с тех пор, как кончился пропан, и надеяться на лучшее. На следующее утро почти ничего не высохло, и потому я надела вещи посуше, а остальную одежду оставила на веревке, решив, что разберусь после работы. Но днем приехали Ронни с Элис, якобы для того, чтобы заменить разбитую плитку на крыльце, увидели сохнущие шмотки и зашли в дом. Так все и открылось.

Я не знала о докладе, составленном работником социальной службы, до тех пор, пока не оказалась в приюте. Шейна зачитала документ вслух, и мне сразу стало ясно: автор здорово преувеличил, видно, хотел, чтобы все выглядело хуже, чем на самом деле.

«Несовершеннолетний ребенок обитает в съемном доме без водопровода и отопления. Кухня очень грязная и кишит насекомыми. Обогревателя нет. Обнаружены следы употребления алкоголя. По всей видимости, несовершеннолетний ребенок живет какое-то время без присмотра взрослых».

Вообще-то водопровод у меня работал. Просто на кухне не было воды из-за того, что лопнули трубы. Потому и грязная посуда скопилась — не таскать же воду из ванной всякий раз, когда надо сполоснуть пару тарелок. А что касается «насекомых» — у нас всегда водились тараканы, правда, без проточной воды их стало больше. Впрочем, я регулярно брызгала в углах аэрозолем. И обогреватель у меня был, только не включенный. А бутылки на журнальном столике вряд ли можно считать достаточным основанием для того, чтобы выдернуть человека из привычной жизни, даже не предупредив.

Пока Шейна читала доклад ровным, невыразительным голосом, я думала, что смогу оправдаться. Объясню все как следует, и меня отпустят домой. В конце концов, через семь месяцев мне исполнится восемнадцать, и никому не будет дела, как я живу. Но едва я раскрыла рот, чтобы высказаться по первому пункту — отсутствию водопровода, она спросила:

— Руби, где твоя мама?

Только тогда я начала понимать то, что позже стало очевидным. Что бы я ни говорила, используя выработанное годами мастерство убеждения, как бы тщательно ни продумывала аргументы — меня никто не будет слушать. Существует одно-единственное обстоятельство, и ничего тут не попишешь.

— Не знаю, — ответила я. — Она пропала.

После того как мы осмотрели дом и место для будущего пруда и пережили еще несколько неловких минут, Джеми и Кора наконец оставили меня одну и спустились вниз готовить ужин. Было около половины шестого, но снаружи уже темнело, за деревьями догорала вечерняя заря. Я представила, как в пустом желтом коттедже будет заливаться телефон, когда Ричард, мамин начальник в «Службе курьерской доставки», поймет, что мы не просто опоздали на смену, а вообще не появились. Чуть позже телефон, наверное, опять зазвонит, затем к дому подъедет машина и притормозит у окна. Какое-то время коллеги будут ждать меня, может, даже пошлют кого-нибудь постучать в дверь. Не дождавшись, торопливо развернут автомобиль прямо на аккуратном газоне Хоникаттов и уедут, взметнув из-под задних колес траву и комья грязи.

А что потом? Наступит ночь, коттедж без меня погрузится в тишину и мрак. Интересно, Хоникатты уже устроили там уборку, или моя одежда до сих пор висит на кухне, отбрасывая призрачную тень? Я сидела в незнакомом, странном месте и чувствовала, что дом словно притягивает меня к себе, дергает за невидимые нити сердца.