— Если вас уличат в воровстве, то отрубят руку, — не уставали повторять стражники.

Пройдя бесконечным лабиринтом галерей и лестниц, Ирана и Жеан попали наконец в большой банкетный зал. В камине горело огромное дубовое полено, десятки толстых свечей с камышовыми фитилями освещали весь зал, вплоть до самых дальних углов. Перед камином стоял длинный стол. Орнан де Ги, желая похвастаться своею щедростью, приказал поставить перед приглашенными по отдельной тарелке, что делалось крайне редко: обычно полагалась одна тарелка на двоих. Уже давно вошло в привычку и пить из одного кубка. Но на этот раз Орнан хотел произвести впечатление на будущую супругу и доказать ей, что он способен жить на широкую ногу.

Хозяин замка Кандарек восседал в кресле с высокой спинкой, недвусмысленно давая понять, какое важное положение он занимает. По его едва уловимым жестам Жеан догадался, сколько усилий ему требовалось, чтобы не вытирать испачканные жиром пальцы о бороду, как это принято у огрубевших воинов. Гомело священнодействовал на середине зала, стоя в парадной ливрее, с его шеи свисал нагрудный серебряный крест. Держался он с достоинством, опьяненный тем, что является центральной фигурой, на которую устремлялись все взгляды, когда он приближался к очередному блюду.

Властным жестом Гомело приказывал слугам поставить его на отдельный столик, долго смотрел на него, словно гаруспик, изучающий внутренности принесенного в жертву животного, затем протягивал руку, выуживая умело выбранный им кусок. После этого он подносил кусок ко рту и медленно пережевывал его с глубокомысленным выражением на лице. Через минуту Гомело сам поднимал серебряное блюдо, относил к праздничному столу и ставил перед бароном де Ги. Таким образом, никто уже не мог подойти к блюду и всыпать в кушанье ядовитый порошок. Орнан первый накладывал с него на свою тарелку, пробовал и, если кушанье приходилось ему по вкусу, приказывал распределить остатки среди гостей. Он всегда выбирал самый лучший кусок, это было привилегией господина, хозяина дома, и барон не собирался с ней расставаться.

Гости ожидали сигнала к началу пиршества, всем не терпелось погрузить пальцы в кушанья. Жеан подумал, что весь этот церемониал имел целью лишь произвести впечатление на Оду и убедить ее в том, что она выйдет замуж за галантнейшего из паладинов.

Вот только у Дориуса, похоже, пропал аппетит, как будто недавний неприятный случай сузил его желудок. Попугай по-прежнему вертелся на своем насесте, и время от времени барон угощал его кусочком мяса, как сокола.

Блюда следовали чередой, Гомело откушивал из каждого из них и после каждой пробы вытирал пальцы тряпочкой, висевшей на поясе. Когда вкус пищи казался ему подозрительным или несоответствующим, он отсылал блюдо на кухню.

Жеан и Ирана старались привлечь внимание Дориуса, но тут произошло нечто необычное.

Гомело только что снял пробу с жаркого из молодого кабана, церемонно поставил блюдо перед бароном и ждал, когда тот соизволит отрезать кусок и положить на свою тарелку. Орнан де Ги громко разговаривал, его щеки раскраснелись от вина, немного разбавленного водой и медом. Своим ножом он отрезал часть ляжки и вонзил зубы в золотистую корочку.

Едва барон проглотил, как вскочил с хриплым криком. Казалось, он задыхался, остатки мяса вываливались изо рта, застревали в бороде. Липкие от соуса пальцы царапали вышитую гербами парадную перевязь.

Сначала все подумали, что он подавился костью. Такое часто случалось у невоздержанных в еде сеньоров.