— Ода говорила, что изменит Орнана к лучшему, научит его читать, петь песни трубадуров… Бедняжка! Орнан де Ги был мясник. Он нажил состояние, грабя города Востока, приказывая кидать на пики своих солдат мужчин, женщин и детей. Ода была зачарована этим мужчиной. Она считала его красавцем. Красавец! Мужчина, носящий бороду, как в галльские времена!

— Он был знаменит.

— Это был убийца, да! Почему у убийцы больше достоинств, чем у овцевода, никому не делающему зла?

— Твой овчар приносит зло баранам, — засмеялся Жеан. — При такой жизни время проходит в резне. Ты слишком молод, чтобы понять это. У тебя отнимут то, что ты не умеешь защищать. Все это касается и твоих овец, и жены или детей. Но, может быть, ты просто играешь в добрые души? А если ты убил барона только потому, что он похитил у тебя Оду?

— Его смерть для меня бесполезна, — возразил Робер. — Что теперь будет? А то, что родители барышни найдут ей другого мужа, вот и все. Только ради того, чтобы претендовать на ее руку, я и хочу убить зверя! Когда мне дадут ленное владение, эта старая кляча Мао не сможет больше меня отвергать.

«Смотри-ка, — подметил Жеан, — похоже, ему не известно о проказе барона… и проказе девушки. Был бы он таким пылким, зная, что его возлюбленная заражена?»

— Если вы обвиняете меня в отравлении барона, — вдруг сказал Робер, — значит, слухи ходят правдивые: Гомело невиновен…

— Вот как? Так говорят? — притворно изумился Жеан.

— Да, слухи быстро расходятся. Слуги в замке вечно подслушивают у дверей, вечером они все повторяют в тавернах. Говорят, что отравление Орнана де Ги готовилось давно, с того дня, когда он назначил дату своей свадьбы. Это правда?

— Никакого сомнения.

— Тогда почему не поискать отравителя в доме Шантрелей? Отец был вне себя от горя при мысли отдать свою дочь мужчине. Жена его — настоящая ведьма, и он перенес всю свою любовь на Оду. Вскоре после помолвки я видел, как он скакал верхом по полям, его глаза были полны слез. Гюг всегда был слишком слаб, чтобы противиться решениям жены. Думаю, он — настоящий виновник всего.

— А ты только попросил руки их дочери?

— Я? Вы хотите посмеяться надо мной, рыцарь. Да они всегда относились ко мне, как к пастуху. Дама Шантрель собиралась продать свою дочь за хорошую цену. Она уступила бы ее золотушному горбуну, если бы мошна у него была набита золотом. Вот барон и провернул сделку, пообещав ей земли и стада. Она продала дочь, как сарацины продают своих женщин на работорговых рынках.

Жеан взял свой кинжал и перерезал веревки, которыми связал молодого человека.

— Пойдем к твоему отцу, — проворчал он. — Что-то мне в тебе не нравится. Говоришь ты очень хорошо. Впечатление такое, будто ты стараешься сбить меня с толку. Ты пустословишь, как «судейский крючок». Если ты и не убивал барона, то мог закрутить эту историю со зверюгой, чтобы прослыть героем и добиться руки Оды.

— Какие глупости! — вскричал Робер, растирая запястья и лодыжки. — Как я могу прослыть героем, притащив труп несуществующего чудища? Вы и впрямь думаете, что аббата Дориуса удовлетворит старая шкура медведя в виде трофея?

— Монстров легко сделать, — ухмыльнулся Жеан. — Ярмарочные ловкачи весьма искусны в этом деле. За морем есть животные, которые могут сойти за порождение дьявола, потому что они неизвестны простому народу. На одной ярмарке я однажды видел сирену, которую сделали из половины тела мертворожденного младенца, пришитого к хвосту большой рыбины, и все это поместили в спирт.

— Вы оскорбляете меня.