— Зачем тебе это? — спросил он. — Ты хочешь уехать? Отлично. Я конфискую его.

Он показал расписание Одетте.

— Все ясно, — сказала та. — Ты что, не видишь, как мы ей осточертели? Теперь-то я готова ее понять.

— Нельзя ее отпускать. Куда она поедет?

— Полагаю, в Гамбург.

— Это безумие!

— Настоящее безумие оставлять ее здесь, — сказала Одетта. — Все пошло прахом. Меня уже можно списать со счетов. Ты… Сам ты сможешь как-нибудь выкрутиться — в одноактных пьесах перед началом представления. А она? Что прикажешь с ней делать? Об этом ты подумал? Нет. Ты никогда ни о чем не думаешь. Она — Аннегрет, а для публики Аннегрет — это нечто необыкновенное. Сейчас она просто топит нас. Надо смотреть фактам в лицо. Публике мы неинтересны. Им нужна только Аннегрет. А поскольку мы не можем предъявить ее… Понятно?

— Можно попробовать…

— Что попробовать? Я все время пишу в агентства. Все время один и тот же ответ: «У вас есть Аннегрет, возобновите старую программу!»

— Что изменится, если она уедет?

— Я сразу же найду тебе ангажемент. Это будет, может, не слишком шикарно, но как-нибудь выкрутимся.

— Да, понимаю, — зло сказал Дутр. — Турне в забытых Богом городишках, в жалких кабаках…

— Но мы жили так долгие годы!

— Ты называешь это «жить»? Сейчас ты скажешь, что мой отец «жил»!

— Думаешь, я…

— С тобой — кончено! А мне двадцать лет.

— Змееныш, — сказала Одетта. — Но ведь ты отлично знаешь, что мы здесь только потому, что…

Они замолчали, но дышали шумно, как борцы во время схватки.

— Потому что что? — спросил Дутр.

Внизу показалась Грета, в длинном платье соломенного цвета, стянутом в талии пояском. Она напоминала ржаной сноп, и Дутр повернулся спиной к Одетте. Он услышал, как та прошептала:

— Да, беги быстрей! Пользуйся ею. Это недолго протянется!

А он уже сбегал по ступенькам, брал Грету за руку… С каждой встречей в нем оживала безумная надежда. Но, оказавшись рядом с ней, он чувствовал, что она ускользает, и уже не видел ни моря, ни белых парусов, ни нарядного города.

— Грета, — спросил он, — это правда? Вы хотите уехать?

— Ja.

— В Гамбург?

— Ja.

— Вы знаете, что я люблю вас?

— Ja.

Он вздохнул. Перед ними, как заколдованная аллея, простиралась набережная.

— Вы знаете, что я хочу на вас жениться? Heiraten?

Она отстранилась.

— Невозможно.

— Почему? Из-за Хильды?

— Ja.

— Но Хильда сказала бы «да»!

— Хильда… убийство…

Эта девушка была упряма как мул! Любой разговор с ней возвращался все к тому же: убийство, убийство… Ну и что?

— Грета, вы меня знаете?

Она взглянула на него, но ничего не ответила.

— Я не дам вам уехать. Никогда… Вы моя. Вы дали мне слово!

— Нет…

— Грета, послушайте… Вам кажется, мы недостаточно наказаны? Вы хотите, чтобы и я… веревкой…

Он сделал движение, как бы накидывая петлю на шею, и она схватила его за руку.

— Тогда, — сказал он, — зачем все время отказывать? Поцелуйте меня! Liebe! Грета… ты помнишь?

Он терзал ее до тех пор, пока она не разрыдалась.