Леона вздрогнула и отвернулась к окну, глядя на озеро.

— Так значит, у вас новое платье! — медленно проговорил лорд Страткерн, и словно смысл ее слов постепенно начал доходить до него. — Это подарок?

— Д-да… его светлость… подарил его мне.

Девушка уже пожалела, что упомянула об этом, и все же ей хотелось, чтобы каждый раз, когда она надевает для него новое, красивое платье, он замечал это и любовался ею.

Лорд Страткерн отвернулся и отошел в другой угол комнаты.

— Вам нравится в замке Арднесс? Вы счастливы там?

— Я… так благодарна. Герцог… очень добр ко мне.

— Я спрашивал вас не об этом.

— Да, я понимаю, — возразила Леона, — но, полагаю, мне не подобает жаловаться, когда его светлость так заботится обо мне, и у меня, благодаря ему, есть все, о чем только может мечтать девушка в моем возрасте.

— Тогда в чем же дело?

Мгновение девушка колебалась, потом, точно не в силах больше сдерживать наболевшее, произнесла:

— В тот день, когда я уезжала отсюда, я увидела… как людей герцога выселяют из их домов, отбирают у них землю!

Говоря это, Леона не осмеливалась посмотреть на него, так как чувствовала, что гнев, который наверняка вспыхнет в его душе от ее слов, немедленно передастся и ей.

Потом она услышала, как он спросил ровным, ничего не выражающим голосом:

— А для вас это что-нибудь значит?

— А как вы думаете? Это было так ужасно, так отвратительно, так… бесчеловечно! Мне трудно говорить об этом. Я просто не могу вспоминать об этом без слез…

Голос ее прозвенел и оборвался на страстной, отчаянной ноте.

— А вы пробовали с кем-нибудь говорить об этом?

— Да, я пыталась, — отозвалась она, — клянусь вам, я пыталась, хотела помочь им, сделать что-нибудь, но его светлость даже не стал меня слушать, и мне некого было больше спросить… не от кого было узнать об их участи.

Лорд Страткерн, перейдя через комнату, снова подошел к ней.

— Сожалею, что вам пришлось столкнуться со всем этим ужасом, — мягко сказал он. — Теперь вы, наверное, понимаете, почему мы с герцогом разорвали наши отношения?

— Вы правы! Вы совершенно правы! — воскликнула Леона. — Но что можно сделать?

— Ничего! — отозвался он. — Я пытался помочь некоторым из Макарднов, но я не могу жертвовать благосостоянием людей из моего собственного клана, перенаселяя свои земли.

— Да, конечно… Я понимаю, — тихонько вздохнув, согласилась с ним девушка. — Но те люди! Те несчастные, обездоленные люди! Я до сих пор слышу их стоны и плач. А один ребенок… он чуть не сгорел, когда они подожгли дом!

— Это невыносимо! — голос лорда Страткерна прозвучал жестко, немного хрипло. — И это происходит теперь по всей Шотландии — жадность землевладельцев и жестокость их управляющих мучают наш народ, уничтожают саму его душу!

— Я знала, что вы так скажете, я была уверена в ваших чувствах! — воскликнула Леона. — Моя мама говорила точно так же! Но неужели вы ничего, совсем ничего не можете сделать?

— Ничего! — ответил лорд. — Я испробовал все возможные способы. Я встречался со многими землевладельцами и беседовал с ними. Мы не раз собирались в Эдинбурге!

Вздохнув, он продолжал:

— Тысячи тысяч шотландцев вынуждены были эмигрировать, и теперь рассеяны по всему миру. В одном только 1831 году было выселено пятьдесят восемь тысяч человек.