Гоша швырнул в мойку очередную партию тарелок. С посудой он не церемонился.

– Врать не надо! Каких двух? У тебя, не считая меня, подписчиков десять! – отозвался другой голос, и Сашка узнал кухонную Надю.

– Ага. «Пицца_в_каждый_дом», «Ваша_стоматология» и «Ремонт_квартир». Себе возьми таких подписчиков! – плаксиво разрешил Гоша.

Несколько раз окликнув Гошу и Надю, Сашка убедился, что они его не слышат. Решив, что все дело в заглушающих звуках кухни, он опять перевел кентавра в режим поиска, и ржавый голос Кузепыча, показавшийся самым замечательным и добрым голосом на земле, произнес отчетливо и близко:

– Бабка ежика! Это ж не мои ж пассатижи ж!

– Кузепыч, это я, Сашка! Помогите мне! Кузепыч!

Тишина. Позвякивают инструменты. Сашка определил, что Кузепыч возится со своей любимой одноглазой машиной. Он вечно ремонтировал ее, подлечивал – но без особого толка. Машина вела себя как старушка, которой снизили подскочившее давление. Ее можно было подлатать, но нельзя было уже починить. «Ну как, бабушка, тебе лучше?» – «Да не знаю я, доча!» – «Как же ты можешь не знать?» – «Да вот не знаю!»

– Кузепыыч! Кузепыч! Пожалуйста! – сорвался Сашка.

Инструменты позвякивают, Кузепыч сопит – и больше ничего. Окончательно убедившись, что его не слышат, Сашка заставил себя отключить кентавра, пока тот не разрядился окончательно. Если кентавр сядет, он не сумеет воспользоваться им после, если что-то изменится и его смогут услышать. Отключать кентавра Сашке было очень страшно. Хотелось слушать, слушать и слушать. Пусть даже пыхтенье Кузепыча, или цоканье копыт, или звуки столовой – все что угодно. На секунду Сашке показалось, что он уже умер и из загробного мира жадно слушает звуки земли, которым раньше не придавал никакого значения и которые теперь заветны, прекрасны и недосягаемы – будь то даже гудки машин, хлопанье крышки мусоропровода или струнный гул натянутых тросов лифта.

Голова закружилась. Ноги стали ватными. Сашка был вынужден присесть на корточки и упереться ладонями в пол. Он даже крикнул один раз на пробу, но голос был слабым, жалким и сразу потерялся в земной толще. Хотелось, чтобы кто-то там наверху увидел его и этот ужас прекратился бы так, как это бывает во сне, когда, столкнувшись с кошмаром, кричишь, протестуешь – и вдруг твой страх рассеивается, трескается как яичная скорлупа, и тебя выпускают из сна.

Не в силах дольше выносить сосущего подземного мрака, Сашка решил воспользоваться сирином и телепортироваться. Он потянулся к нерпи, но что-то больно кольнуло его в нежную кожу на запястье. Сашка вскрикнул и нащупал в темноте вертящуюся у него на пульсе золотую пчелу. Пчела была очень сердитой и к сирину его не подпускала.

«Предупреждает! – сообразил Сашка. – Нельзя. Застряну в толще».

И тут его вдруг ударила по носу сорвавшаяся со свода тяжелая капля. Он машинально попытался смахнуть ее, и капля вдруг сама собой оказалась у него в ладони. Странная подвижная капля вертелась на месте и распространяла ровное зеленоватое свечение.

Сашка увидел, что это крохотный светлячок. Он почему-то ходил на задних лапках, а в передних держал зеленый фонарик. И еще почему-то был в шапочке! В первую секунду Сашка даже решил, что тронулся умом. Но все же этот светлячок с фонариком и горящий от укуса золотой пчелы пульс были единственным реальным здесь, в кромешной темноте.

– Это Фиа тебя послала? Ну показывай, куда идти! – велел Сашка светлячку, открывая ладонь.

Светлячок заработал крыльями и полетел по коридору, разливая свет. Чудо этого света состояло в том, что секунду или две он сохранялся даже там, где самого светлячка уже не было. Словно по синей мокрой акварели проводили кистью с белилами.