Летит долго. Так долго, что ему становится холодно, а на душе сухо и пусто. Игрунье он завязал глаза, чтобы она не пугалась. Но она все равно дрожит, точно корова, которую купивший ее человек в пропахшем кровью фартуке ведет невесть куда.
Это уже почти болото, но болото с другой стороны. Его дыхание пробивается через незримую границу. Не для того ли на двушке выросли Первая и Вторая гряды, чтобы окончательно отделиться от всего чужеродного?
Наконец Мокша ощущает, что он на месте. Снижается и долго ищет, к чему привязать Игрунью. Сосен тут нет вообще, лишь под ногами изредка попадаются поваленные, совсем уж в прах обратившиеся стволы. Но он как-то исхитряется, привязывает и, тревожно озираясь, бредет куда-то. Нога цепляет холмик из трухи, который когда-то тоже был сосной. Мокша падает, успев выставить ладони. Упирается руками, хочет подняться – и внезапно различает слабое тревожное свечение, пробивающееся из-под того, что когда-то было хвоей.
Мокша торопливо разгребает ее руками. Перед ним – небольшой, не крупнее воробьиного яйца камень. Стенки у него точно из прозрачной слюды, спекшиеся, в мелких трещинках. Разглядеть то, что внутри, сложно, но взгляд у Мокши наметанный. Он видит, что это крошечный эльб. У Мокши перехватывает дыхание. Эльб?! На двушке?!
Он долго недоверчиво вглядывается и несколько раз меняет решение то в одну, то в другую сторону, пока не приходит к определенному выводу. Перед ним все же не совсем эльб – личинка эля примерно двух-трех месяцев от роду. Видно, еще до того, как двушка окончательно отгородилась от болота, где-то в болоте произошел микровзрыв. Капли жижи полетели на двушку и были сожжены светом из-за гряды. Но тут, во тьме, одна личинка, густо покрытая слизью, чудом уцелела. Под воздействием жара слизь отвердела и превратилась в защитный кокон. Спекшийся, остекленевший кокон защитил личинку, но одновременно стал и ее тюрьмой, не позволив ей завершить развитие.
Мокша держит личинку на ладони. Как с ней поступить? Оставить здесь? Взять с собой? Мысли начинают путаться. И опять Мокше кажется, что в темноте шевелятся серые тени.
«Если хоть одна в курятнике побывала, дорожку проложила – не жить тут курам вовек», – слышит он гнусавый голос Фаддея.
«Захвачу с собой, а там видно будет!» – решает Мокша и, держа спекшийся камень в ладони, спешит к кобыле.
Глава шестая
Эффективный менеджер
Верь. Просто верь. Верь святым, которые прошли определенный путь и что-то поняли, что для тебя пока неясно и неочевидно. Верь им просто потому, что они стоят выше на горе и у них другой горизонт зрения. Верь тренеру, который учит, что бежать надо так-то и так-то. Потому что множество поколений спортсменов практически прошли через это, перепробовав все другие варианты, и остановились на этих. Мы все страдаем из-за нашего неверия. Не можем пойти дальше, потому что спотыкаемся на элементарных вещах, тупиковость которых миллионы раз доказана.
Из дневника невернувшегося шныра
Гай ждал Долбушина и Белдо в своем кабинете. Через потолок доносились короткие взвизги, грызня и устрашающие удары электрошока: в гиелятне шла кормежка. И пока одним гиелам бросали пищу, другие бесновались и грызли прутья. Охранник Гая, плечистый парень с нетипичным для его арбалетчиков лицом, каким-то слишком добрым и мыслящим, поспешил открыть перед ними двери.
– А где Тилль? – негромко спросил Долбушин у Белдо.
– В дороге. Привычка спать ночами – вредная привычка для человека его профессии. Другая вредная привычка – по два часа приводить себя в порядок перед встречей с начальством. Особенно если само начальство рубашек никогда не носит! – печально отозвался Дионисий Тигранович.
Гай, облаченный в одну из своих длинных, с мягкими складками одежд, стоял у стола и переставлял фигуры на шахматной доске. Когда появились Долбушин и Белдо, он как раз держал в руке сутуловатого каменного коня, в котором глава финансового форта всякий раз с замиранием сердца узнавал себя. |