Наверное, таким же покинутым и отвергнутым чувствовал себя перед казнью Иисус. Человек заметался в поисках выхода. Но выхода не было. В отчаянии он вцепился в лестницу и начал лихорадочно карабкаться вверх. Остановившись, чтобы перевести дух, клоун опасливо покосился вниз. Далеко под ним маячило крохотное пятнышко арены. Огюст поднял голову. Лестница, теряясь в облаках, впивалась в бархат неба, по которому разметались кляксы звезд. Веревочные перекладины змеились до самой луны. Ледяной диск поблескивал тускло и безразлично, словно примерз к черной кромешности ночи. Огюст заплакал. Тихие всхлипы перешли в рыдания. Вдруг откуда-то донесся еле слышный гул. Он нарастал, набирал силу, в нем уже можно было различить стоны и рыдания сонма прикованных. «Чистилище! – мелькнуло в голове. – На погибель или новое рождение обрек меня Господь?» Сознание покинуло Огюста, пальцы разжались, и он полетел в пустоту. Земля стремительно приближалась. Еще мгновенье, и его расплющит в лепешку. Казалось, смерть неминуема, слишком мало осталось крупиц времени. Перед Огюстом пронеслась вся его жизнь. Но самого главного, того, ради чего он прожил ее, он так и не сумел разглядеть. И вдруг вспышкой лезвия сверкнуло воспоминание, отдаляя последнюю черту. Это последний шанс, понял Огюст. Будучи на волосок от небытия, теряя жизнь – высший дар Создателя, он совершил невозможное. Изловчившись, ухватился за ускользающую секунду и стал делить ее на мириады ей подобных. Светлые минуты, выпавшие ему за сорок лет, разом померкли по сравнению с благодатью, которая снизошла на него сейчас, когда он любовно лелеял отвоеванные у Вечности призрачные дребезги времени. Но когда сотканная клоуном паутина Безвременья всколыхнулась под ним страховочной сеткой, он осознал, что память о прошлом – стерлась.
Наваждение настолько опустошило Огюста, что весь следующий день он провалялся в постели. Прожорливой саранчой вокруг него роились неясные смутные образы, но сколько он ни старался, так и не понял ни что они означают, ни откуда взялись. Изнемогая от бесплодной борьбы с призраками, он бежал от них на улицу, надеясь затеряться в людской толпе. Смеркалось. Он не сразу вспомнил, как и почему оказался в этом городе. Да и в каком в «этом»?
На окраине он набрел на труппу бродячих акробатов, из тех, что кочуют из города в город, коротая ночи под открытым небом. Отчаянно заколотилось сердце. Рванувшись к ближайшему из фургонов, стоявших в подобии круга, Огюст нерешительно занес ногу над невысокой ступенькой. Вдруг послышалось негромкое ржание, и в затылок ему ткнулась теплая лошадиная морда. Клоуна охватило то самое, давно забытое ощущение счастья. Охнув, он обхватил животное за шею, словно встретил старого друга, которого уже не чаял увидеть.
Дверь отворилась. Раздался приглушенный женский возглас. От неожиданности Огюст отпрянул от деревянной лесенки:
– Не бойтесь, это всего лишь я, Огюст.
– Огюст? Не знаю никакого Огюста.
– Простите великодушно, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Я сейчас уйду.
Он попятился, но неожиданный оклик заставил его застыть на месте.
– Куда же ты? Огюст, вернись!
Он медленно повернулся, губы задрожали в робкой улыбке. Женщина птицей метнулась ему навстречу. Огюст в панике хотел убежать, но не успел. Теплые руки обвились вокруг шеи.
– Это ты? Неужели это ты? Подумать только, а я и не признала тебя!
Огюст не поверил своим ушам. С тех пор как он оставил цирк, его впервые кто-то узнал. Женщина покрывала его лицо торопливыми поцелуями.
– Простите, нельзя ли попросить у вас немного сахара? – Он осторожно высвободился из ее объятий.
– Сахара?!
– Да, для лошади.
Женщина скрылась за порогом. Огюст в растерянности топтался на шатких ступеньках. |