— Невежливый? — удивилась мама. — И это говорит женщина, которая все это время просидела с опущенными шторами и затычками в ушах? Невежливый, говоришь?

Второй приезд Антона я восприняла спокойнее: он приехал повидать ребенка, у него есть на это право. Мама правильно говорит: я должна радоваться, что у моей дочери такой любящий отец. После этого он каждые пять-шесть дней приезжал из Лондона, но я из комнаты не выходила. Впрочем, однажды — даже сквозь затычки в ушах — до меня донесся его смех, и это было как удариться ногой, которая когда-то была сломана; я поразилась, насколько сильной болью это отзывалось. До сих пор.

Как-то раз, когда я укладывала Эму, она прошептала мне в шею — так тихо, что я с трудом расслышала:

— Антон вкусно пахнет. — Само по себе это ничего не значило. Эма еще мало произносила осмысленных фраз и с таким же успехом могла сказать: «Антон лижет деревья» или «Антон пьет бензин». Но на меня накатила такая тоска, что захотелось выть.

Мне пришлось призвать на помощь заклинание, которое помогало мне в первые дни нашей разлуки: мы с Антоном были влюблены, потом у нас родился ребенок, мы с самого начала были родственные души. Утрата таких редкостных отношений не может пройти безболезненно, и факт разрыва всегда будет вызывать страдания.

Я подумала о безмятежных днях перед самой моей поездкой к маме, мне тогда казалось, что еще одна встреча — и мы с Антоном станем друзьями. Как я тогда заблуждалась! Мы и на шаг не продвинулись.

Целыми днями я продолжала писать, слова так и лились из меня, а вечером, перед тем как уложить Эму, я зачитывала написанное за день, и мама неизменно восхищалась. Эма тоже отпускала комментарии. («Чепуха». «Бяка». «Вонючка».) Пока дефицита адреналина, предсказанного доктором Лоттом, я не ощущала, но чем дальше, тем менее значительным становился факт нашего спасения. К началу мая, когда я закончила книгу, я почти вернулась в нормальное состояние. (Хотя, пожалуй, все еще оставалась немного бодрее, чем до аварии.)

Я знала, что «Зачарованная» наверняка будет иметь успех; людям она понравится. Это не было самонадеянностью; я также отдавала себе отчет, что рецензии будут разгромными. Но теперь я уже кое-что понимала в издательском деле. Я видела, как реагируют люди на «Мими», и догадывалась, что примерно так же будет встречена «Зачарованная». Сюжет и место действия не имели с «Мими» ничего общего, но настроение было очень схожее. Начнем с того, что здесь не было и намека на реализм. Если смотреть на вещи доброжелательно (а почему бы нет?), я бы сказала, в этой книжке было что-то волшебное.

Пришла пора возвращаться в Лондон. Мама грустила, но старалась виду не показывать.

— Я — что… — говорила она. — Овцы-то как скучать будут! Мне кажется, они произвели Эму в какое-то овечье божество.

— Мы будем вас навещать.

— Да, пожалуйста. И передай привет Антону. Ты ведь с ним в Лондоне будешь видеться? Уже не боишься резких движений?

Я не знала. Может быть.

— Можно тебе дать совет, дочка?

— Нет, мам, лучше не надо. Но ее уже было не остановить.

— Я знаю, у Антона деньги не задерживаются, но лучше жить с транжирой, чем со скупердяем.

— Откуда тебе знать? У тебя был скупердяй?

— Да. Питер. — Мамин второй муж. Отец Сьюзан. — Он мне деньги выдавал с таким видом, будто ему зуб тянут. — Это была для меня новость. Или нет? Пожалуй, я догадывалась, но думала, что, нахлебавшись с папой всяких авантюр, мама этому только рада.

— С папой хотя бы скучно не было, — задумчиво проговорила мама.