На ее лице читался страх и стыд. Она встала со своего места и обхватила руками мою шею. – Пожалуйста, не уходите, пожалуйста. Я уб-уб-беру ее!
Обняв ее, я медленно снял ее руки с моей шеи, одновременно подталкивая обратно на место. Усадив девочку, я обернулся к Франческе… Которой там не было. Которой не было нигде. Я стоял спиной у самой двери, и она не могла обойти меня, чтобы выйти.
Разрываемый сильнейшей тягой бежать отсюда к чертовой матери и неодолимым любопытством узнать, что же такое тут происходит, я все-таки застыл на месте и стал ждать чего-то, что подскажет мне следующий ход.
Поезд начал замедлять движение, и по трансляции объявили, что мы подъезжаем к Розенхайму, последней остановке перед Мюнхеном. Я сел. Хайди скользнула ко мне. И тут она сделала нечто непозволительное, отчего я содрогаюсь даже сейчас. Очень нежно она взяла мою руку и засунула себе под юбку, между ног. Прошла миллисекунда, прежде чем я попытался вытащить руку. Но не мог, потому что девочка удерживала ее там и была сильнее, гораздо сильнее меня. И меня больше напугала эта сила, а не то, где находилась моя рука. Сколько было лет этой девочке? Одиннадцать? Двенадцать? Но двенадцатилетний подросток не может обладать такой силой.
Когда Хайди заговорила, я услышал голос вполне нормальной девочки без всякого заикания.
– Она что, не понравилась вам? Скажите, что вам нравится, и я сделаю для вас это. Обещаю. Что угодно!
– Что ты делаешь, Хайди? Что ты делаешь?
Ее рука еще крепче сжала мое запястье. Очень, очень крепко.
– Разве она не показалась вам шикарной? Цвет ее волос и как она курила «Кэмел»? Вот такой буду и я. Вот такой я хочу стать, когда состарюсь. Вот такой я хочу сделаться. – Она прищурила глаза. – Вы мне не верите? Вам это не кажется шикарным? Вот такой я буду, и все мужчины будут хотеть меня. Все захотят потрогать меня и послушать, что я говорю. Я знаю много историй и прочего. И смогу сказать все, что захочу.
– Но почему не можешь сказать сейчас?
Она сдавила мне руку так, что я вскрикнул.
– Потому что заикаюсь! Вы слышали! Думаете, я прикидывалась? Я ничего не могу с этим поделать.
Я бросил свои попытки вырваться.
– Но сейчас ты же говоришь нормально.
– Потому что ваша рука там. Мужчины будут все время хотеть меня, потому что я буду говорить, как она. Я буду красивой и буду красиво говорить.
– Это ты создала ее?
Она чуть ослабила свой захват и посмотрела на меня, ожидая реакции.
– Да. Она вам не понравилась? Она нравится всем мужчинам. Они всегда хотят ее. Что бы она ни попросила, они говорят «да». А раз они хотят ее, то захотят и меня. Потому что я буду такой.
У меня был выбор – подыгрывать и притворяться или сказать правду в надежде, что…
– Она слишком много говорит.
Хайди перестала сжимать мою руку, но продолжала удерживать ее под юбкой.
– Что вы имеете в виду?
– Она слишком много говорит. С ней скучно.
– С-ск-ск-кучно?
– Да. Она слишком много говорит о себе, и часто это неинтересно. Я перестал ее слушать. Я больше смотрел на тебя.
– Почему? Она не показалась вам красивой?
– Красивой, но скучной.
– Другим мужчинам так не казалось! Они всегда хотели ее! И всегда ее получали!
– Не все мужчины одинаковы. По мне, с женщиной должно быть интересно.
– Это важнее, чем быть красивой? – Она словно задавала мне вопросы из опросного листа. И мне оставалось только отвечать.
Практически весь остаток пути до Мюнхена она задавала мне вопросы о «Франческе». Как мне понравился ее голос? А что могу сказать про ее фигуру? Что было не так в ее болтовне? Захотел бы я переспать с ней, если бы она была одна?
Я так и не узнал, кем… была эта женщина. |