— Доброе утро, — пробормотал Чип, не оглядываясь.

— Ну, как погуляли ночью? — шепотом спросила Рена, радуясь, что можно сменить тему.

— О, изумительно, — ответила сарказмом Джулия, отправляя в рот очередную ложку. — Всю ночь он спрашивал только о тебе. Хочет назначить тебе свидание!

Рена смутилась:

— Правда?

— Да! Такое ощущение, что все здесь интересуются только тобой!

Горечь, прозвучавшая в голосе Джулии, заставила Рену вздрогнуть. Подруга сидела, опустив глаза вниз.

Казалось, она по-настоящему завидовала Рене и совсем не пыталась это спрятать. Но настолько ли она завидовала, чтобы мстить? Настолько ли, чтобы подсунуть в кровать лебедя? Настолько ли, чтобы испортить ее одежду? И потом барабанить ночью в окно?

«Не сходи с ума», — поругала себя Рена.

Джулия была Джулией. Она всегда была язвительной, всегда высказывала прямо все, что у нее на уме. Рена решила, что нет смысла подозревать подругу, единственную в лагере.

— Ты и не притронулась к завтраку, — заметила Джулия. — Подкрепись, а то скоро репетиция.

— Когда я на сцене, у меня на нервной почве появляются силы, — ответила Рена. Она попыталась улыбнуться, но у нее это не совсем получилось.

— Ты такая бледная, — произнесла Джулия с некоторым сочувствием, но Рена совершенно не хотела слышать о том, как плохо она выглядит.

— Спасибо за одежду, — сказала Рена вполне искренне — несмотря на то, что джинсы были слегка малы, желтая футболка была как раз. — Я рада, что ты привезла столько тряпок.

— Нет проблем! На тебе, кстати, все это смотрится даже лучше, чем на мне.

И снова в голосе Джулии явственно прозвучали и горечь, и зависть.

И снова Рена решила не реагировать. Отодвинув стул, она быстренько встала:

— Увидимся на репетиции.

Джулия посмотрела на часы, висевшие над дверью столовой:

— Еще рано. Куда ты идешь?

— Мне хочется прийти туда заранее. Я решила, что лучше первая сама расскажу Баксу о некоторых вещах, случившихся вчера.

Появилось ли на лице Джулии выражение испуга?

Или Рене это только почудилось?

Девушка нашла Бакса в театре. Он сидел на краю сцены. Жестикулируя, режиссер говорил о чем-то трем детям в первом ряду. Они отвечали за декорации. Бакс был одет в спортивный ярко-красных костюм, который делал его более, чем обычно, похожим на Санта-Клауса. Но нетерпеливая жестикуляция, сопровождаемая потоком ругательств, никак не относила его к числу весельчаков.

В руках директор лагеря держал большой листок с зарисовками и, показывая что-то ребятам, грозил кулаком. С галерки Рена могла разобрать только слова — «отвратительно» и «уродство». Подойдя ближе к сцене, она поняла, что Бакс был недоволен эскизом.

Рена проскользнула незаметно в пятый ряд и села, чтобы не быть слишком уж на виду.

— Это должно функционировать, но не должно выпирать. Вы это, наконец, понимаете? — разорялся Бакс.

Ребятишки, возможно, и не следили за ходом его мысли, но послушно кивали в ответ. Бакс разорвал пополам набросок, затем половинки превратились в четвертинки. В результате оказалось множество мелких кусочков, которые он разбросал по полу. Трое детей наблюдали все это в полном молчании, но Рена прекрасно понимала, как они расстраивались.

— У нас на сцене уже есть все необходимое, — произнес режиссер, указывая на диван, сервант и разную мебель и реквизиты. — Но набор мебели — еще не значит комната. Я хочу, чтобы публика узнала эту гостиную, узнала этот дом.