Вид слепого Гомера настроил императора на философский лад. Он подумал: насколько разное у тех, кто гуляет в этом парке, положение относительно друг друга. Гомер жил раньше всех, и потому имена Наполеона или, скажем, Галилея для него пустые звуки. Тот же Галилей должен бы знать о Гомере, но не о Наполеоне. А самому императору ведомы все те, кто жил раньше него, и не ведомы, кто будет жить после.

Галилей с мрачным, как всегда, видом бродил по аллее. Вот уж с кем отношения никак не складывались. Конечно, к ученому можно быть поснисходительнее, к наукам император всегда питал некоторую слабость. Правда, Галилей итальянец, а это почти то же самое, что англичанин. Но вместе с тем даже среди англичан, удивительное дело, попадаются иной раз вполне достойные люди. Приходится это признать.

Наполеон поднялся и пошел по аллее дальше, направляясь к одному из своих товарищей по несчастью. Вид у того был какой-то потерянный, если не сказать - затравленный. Несколько дней его не было видно. Неужели и в самом деле ему удалось совершить побег, и хоть на короткое время вкусить свободы? А потом беглеца вернули на место, потому и выглядит он столь жалко.

Конечно, не к лицу императору Наполеону проявлять любопытство. Но в данном случае можно отбросить условности. В этом доме-клетке все равны, и император такой же узник, как все остальные...

***

Кандидат наук в этот момент занят был тем, что тоже, как недавно Наполеон, с любопытством рассматривал высокую стену, окружавшую двор, куда Виктория пригласила всех после завтрака на прогулку. Видимо, в безумном доме, куда он попал, был заведен размеренный распорядок дня. Стена была красного цвета, высокой, и над одной из них поднимались высокие остроконечные башенки с узкими окнами. Они вызвали у эколога смутные воспоминания о доме-особняке, который, вроде бы, он видел, борясь со сном, из окна джипа, увезшего его из комнаты милиции станции метро "Дмитровская".

Но тут его мысли прервались, и эколог обнаружил, что потревожил его ни кто иной, как Наполеон с мобильником-переводчиком в руке. Это даже хорошо, сам собирался при случае завести разговор с императором в надежде разузнать хоть что-нибудь полезное.

Прогулка пошла кандидату наук на пользу: после недавнего фантасмагорического завтрака в обществе Наполеона, Гомера и Шекспира он уже почти сумел вновь овладеть своими чувствами и был почти готов хладнокровно разбираться в безумной ситуации дальше. Ну, так что же хочет сказать император, кем бы он ни был?

- В саду Тюильри, возле моего дворца, розы получше, чем здесь, произнес Наполеон для начала.

- Разве вы живете не в Лувре? - поинтересовался кандидат наук осторожно и на всякий случай добавил: - Ваше величество.

Во взгляде императора он вдруг уловил некоторое удивление, но оно быстро погасло.

- Ах да, - сказал Наполеон. - Вы мне уже говорили, что не бывали в Париже вашего времени, но должны бы знать, что в Лувре жили последние Валуа, которых сменил король Генрих, первый из Бурбонов на французском престоле. Ведь Генрих IV - ваш современник. Потому-то вам и кажется, что и я, поскольку владею Францией, тоже должен жить в Лувре.

Император сделал пренебрежительный жест и продолжал:

- Но я никогда не любил этот каменный мешок, как и Версаль. Впрочем, это название вам не знакомо. Версаль построили уже при короле Людовике XIV, внуке Генриха IV. Как бы то ни было, я предпочитаю дворец Тюильри. Лувр я вижу из его окон. Может, вам небезынтересно, что в начале девятнадцатого века Лувр именуется Музеем Наполеона?

Кандидат наук обдумал такое сообщение. А не спросить ли этого человека прямо, пронеслось в голове у эколога, за кого они все меня принимают? Кстати, когда жил король Генрих IV? Вроде бы, в XVI веке? Или в XVII? Значит, тот, за кого меня принимают, подумал эколог, должен иметь какое-то отношение к той эпохе. Нет, пока еще рано спрашивать напрямую, решил он тут же.