— Тебе будет хорошо, обещаю.
— Не должно быть хорошо, — пьяно шепчу я.
— Глупая, это у твоего рода не должно быть хорошо, — мягко улыбается Лейла. — Но ты теперь принадлежишь сумрачникам, а у нас все иначе.
Ошибаешься! Не совсем все, а вернее, почти ничего не иначе! И дома я была никем, и тут я стала никем. Красивой игрушкой в руках Рори! Не нужна мне больше эта книга, не буду ее слышать, хватит с меня, слышите, хватит!
Но уже не зелье, знакомый запах одурманивает и успокаивает. Мой сумрачный бог, ты тоже хочешь, чтобы я смирилась?
Кажется, я что-то хотела ей сказать… не помню что.
Ритуальная зала опять полна тишины. Струится по моей коже белоснежный шелк, каждое прикосновение отзывается сладостной негой.
Вчера мне было тошно… а сегодня? Я не знаю, чем меня опоили, но мне хорошо. И, уже не замечая, что мы не одни, что в этой проклятой зале есть мой брат, я задыхаюсь в страстном поцелуе и позволяю Рори уложить себя на алтарь.
Лунный свет пьянит сильнее вина, поцелуи жгут кожу через тонкий шелк, а тяжесть чужого тела даже приятна. Уже не в силах сдерживаться, я обнимаю его ногами, чувствую его желание и до безумия упиваюсь его страстью. Так же, как и Лейла недавно…
— Она моя, — тихо проносится над залой, и омут зелья разлетается на осколки от страха и стыда.
Люди падают на колени, а я вижу лишь знакомые до боли серебристые глаза, в которых пылает гнев. Мой сумрачный бог недоволен?
Рори шепчет слова извинения, а мое божество… оживает?
По спине бежит холодок, я смотрю и не верю. Мой сумрачный бог живой. И глядит на меня с гневом, и подходит ко мне, и как во сне, ласково касается моего подбородка пальцами, заставляя запрокинуть голову:
— Не бойся. Ты хотела все изменить? Я тебе позволю… менять. Но больше не смей смотреть на других.
В зале становится пусто. Смелея с каждым биением сердца, я смотрю в его глаза и утопаю в живом серебре. Это лучше, чем в сновидениях… И это уже не зелье, это я сама.
Его ладони, скользящие по моей груди, холодны как лед. Я вспоминаю вкус его губ и тихо плавлюсь от предвкушения. Скидываю с себя чужой запах полыни вместе с одеждой, смело встаю с алтаря, становлюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам.
Всегда об этом мечтала, тайно, безумно. Всегда хотела зарыть пальцы в его серебристые волосы, утонуть в его жестком взгляде. Всегда хотела досыта напиться его запахом, запахом вереска.
Все так же не отпуская взглядом, он скидывает с себя одежду, толкает меня на алтарь, прижимается холодными губами к моей шее, ловит мой пульс, чуть покусывая кожу.
Вместе с толчком и болью внизу приходит другая… более сильная, сладкая до дрожи в пальцах. Кровь струится по моей шее горячим потоком, и я жадно скольжу ладонями по рисунку мышц на его спине, теплом впитывая его холод. Знаю, алтарь напьется моей крови досыта, но уже ничего не боюсь.
И соскальзываю в серебристую темноту с его шепотом:
— Ты выросла, моя богиня. Ты напишешь свою Книгу для нашего народа.
Люди думают, что души людей рождаются в одиночестве. Это неправда. Они рождаются в паре. И разламываются на две части. И хорошо тому, в чью душу попала большая часть, он может прожить и один, но второй… будет всю жизнь искать сам не зная чего, тенью бродить по миру и изнывать в тоске по обладанию…
Это неправда, что только женщина не может прожить без мужчины. Мужчине тоже сложно прожить без его женщины. И полным, единым, вы можете стать лишь вместе. В паре.
Теперь я могу менять этот мир. Ты дал мне власть.
Теперь я знаю, что Айрон меня любил. Стыдился своей любви до последнего и, лишь умирая, понял, каким был глупым. А еще я знаю, что душа Айрона ко мне вернулась. |