— А что теперь сделают с этим трупом? — спросили мы в один голос.

— Не знаю. Выкинут где-нибудь у его дома или еще что придумают. Матушка-земля богата местами, где можно избавиться от трупа.

— А как же те двое? — испуганно спросила я.

— Скорее всего, тех двоих уже нет.

— Как нет?

— Так. Нет, и все.

— А где они?

— Там же, где и Молоток. Дилетанты, что с них взять. Профессионалы бы никогда не взорвали столько бесполезного народа, среди которого не было даже того, из-за кого разгорелся весь сыр-бор. В их работе такие промахи не прощаются.

— Значит, я могу жить в своей квартире и мне ничего не угрожает?! — закричала я радостным голосом.

— Теперь мы вместе будем жить в твой квартире и тебе никогда и ничего не будет угрожать, — заявил Вадим.

— А как же смерть Киры?

— Киру убил Молоток, другого просто не может быть.

Уверившись в собственной безопасности, я непонимающе посмотрела на Вадима и осторожно спросила:

— Вадик, ты из семьи что ли уйдешь?

— Я уже из нее ушел.

— Навсегда?

— Навсегда.

— И теперь ты только мой?

— Твой.

— Со всеми потрохами?

— Да забирай ты меня со всеми потрохами, — рассмеялся Вадим.

— Смотри. Катерина свидетель.

Я радостно закричала и бросилась к Вадиму на шею. Катерина улыбнулась и смахнула выступившие слезы…

Эпилог

Я подхожу к окну, смотрю на ночное звездное небо и улыбаюсь оттого, что оно такое красивое. Вадим крепко спит. Мы вместе уже полгода. Когда-то мы не могли спать друг без друга, а теперь ложимся спать в разное время. Все слишком быстро ушло… Слишком быстро… Я сажусь на краешек кровати и смотрю на него, спящего. Еще совсем недавно мне казалось, что наша любовь сможет сдвинуть горы и от нее зарыдают даже ангелы. Слишком много испытаний она прошла… Слишком много… Теперь я не сплю с мягкой игрушкой, я сплю в объятиях Вадима, только эти объятия становятся все слабее и все тусклее. За все эти шесть месяцев я так и не ощутила, что Вадим мой. Его физическое тело всегда было со мной, но его душа была совсем в другом месте. Его поразила страшная депрессия. Он постоянно болеет, пребывает в плохом, раздраженном настроении и смотрит на меня глазами, полными вины, сглатывая при этом странный комок в горле.

Почти каждый день ему звонит жена. Их связывают общие заботы, общие дети и общие проблемы. Она плачет в трубку, просит его вернуться, говорит ему, что она его очень ждет и дети тоже. Вадим все это слушает, говорит, что все будет очень хорошо и… сильно стареет. В такие минуты мне кажется, что раны его истерзанного сердца просто зияют. Я не могу видеть, как он молча страдает. Я вижу, что такой боли, как за эти шесть месяцев, он не испытывал никогда в жизни. От него часто пахнет лекарствами, и он с трудом справляется с собой, чтобы не впасть в полное отчаяние. Он даже попробовал подать на развод, но заехал в суд, постоял у кабинета судьи и не смог перейти его порог. На этом его попытка закончилась.

Это расставание поедает его изнутри, и с каждым днем он отдаляется от меня все больше и больше. Он едет к жене по ее первому звонку и бросается к ней по ее первому требованию, убеждая меня в том, что он делает это только ради своих детей. Однажды я поняла, что Вадим боится не за детей — он боится порвать отношения с этой женщиной. Теперь он бегал к ней от меня, и я почувствовала, что мы просто поменялись с нею местами. Если раньше он что-то носил от семьи ко мне, то теперь он носил от меня к своей семье.