Самое непосредственное участие в уходе за котятами принимала Черри. Стоило Клеопатре родить, как пуделиха опрометью бросалась к ящику. Кошка разрешала ей облизывать новорожденных. Более того, хитрая Клепа пользовалась пуделихой, как живой грелкой. Если кошке хотелось отвлечься от материнских забот, она принималась требовательно мяукать. Черри приносилась на зов, Клепа выпрыгивала из «гнезда», собака ложилась на ее место и находилась там до тех пор, пока кошке не надоедало гулять. Самое интересное, что все ее котята потом никогда не боялись собак и умели носить в зубах мячик. Кстати, мои собаки, воспитанные Клепой, умываются по‑кошачьи, вытягивают переднюю лапу, облизывают ее и начинают тереть его морду. Вот таких ухваток они набрались друг от друга. А еще наша пуделиха в Глебовке ловко ловила мышей, Клепа показала ей пару охотничьих приемов.

Однажды я наблюдала из окна избы восхитительную картину. К Клеопатре явилось штук шесть женихов, деревенских котов, самого устрашающего вида. Один без уха, другой без глаза, третий с поломанным хвостом. Все опытные вояки в битвах за лапу и сердце понравившейся кошки, когтястые, зубастые и очень злые. Они сели кружком и завыли утробными голосами. Клепа находилась в центре, на ее морде было написано раздумье: кого из женихов выбрать сегодня?

Вдруг в общий хор вплелся другой голос, более высокой тональности. Я пригляделась и ахнула. В ряду котов восседала Черри, ее деревенские ухажеры, мгновенно вступавшие в битву с собаками, посчитали за свою и пустили на свадьбу.

Когда Марусе исполнилось три года, мы отдали ее в сад, а я вышла на работу, не в «Вечерку» и не в библиотеку. Мне нашлось место в журнале «Отчизна». Я продержалась там совсем недолго и убежала куда глаза глядят, тому имелось несколько причин и одна из них – начавшаяся гласность.

Я, воспитанная в советские времена и работавшая в «Вечерке» под бдительным оком цензуры, просто растерялась. То, за что пару лет назад могли посадить, теперь считалось лучшей темой для репортажа. На страницах журналов и газет печатались материалы о тюрьмах, взятках в верхах власти, коррупции. Появились и «желтые» издания, смакующие подробности интимной жизни известных людей.

Потом мне стало противно. Кое‑кто из моих коллег по «Вечерней Москве» мгновенно трансформировался в демократа и яростно обличал коммунистические порядки. Диссиденты и борцы с режимом Брежнева начали собираться роями. Но я‑то хорошо знала этих людей и помнила, как в восьмидесятом году они же, бив себя в грудь, кричали на летучках: – Партия – наш рулевой, поддерживаем и одобряем политику Леонида Ильича Брежнева.

И я поняла, что работать в периодических изданиях не хочу. Да и о чем мне писать? Делать репортажи из морга, стриптиз‑бара или подпольного абортария не желаю, воспевать демократию не буду, ругать прежние, пусть не слишком хорошие времена, не считаю правильным… Со всей остротой передо мной встал извечный русский вопрос: что делать?

Решение пришло совершенно случайно. Однажды ко мне прибежала соседка и попросила проверить уроки у своей дочери, ученицы третьего класса.

– Двойку в четверти по немецкому ставят, – убивалась Ася.

Я растолковала девочке кое‑какие грамматические трудности, ребенок стал ходить ко мне регулярно, в конце концов Ася предложила:

– Я могу платить за урок десять долларов, возьми Ленку.

И я поняла, что заработок найден. Вот когда я добрым словом вспомнила свою преподавательницу, велевшую мне получить диплом «с правом преподавания иностранных языков».

Ей‑богу, все в жизни может пригодиться. В самый короткий срок я обросла диким количеством учеников. Из дома убегала в девять, возвращалась тоже в девять, еле живая от усталости, волоча каменно‑тяжелые ноги.