В конце концов девочке стали неудобно, и она ляпнула:

– Вы это, того… не думайте, что мы такие злые, просто у нас задание нарыть чернуху!

Парень сердито глянул на товарку, и та, поняв, что сказала лишнее, спросила:

– Можно мне в туалет?

– Конечно, – засуетилась Зайка, – по коридору налево.

Но девушка пошла в другом направлении, я услышала, как она осторожно открывает дверь сначала в мой кабинет, потом в спальню мужа, в гардеробную… Журналистка явно хотела обозреть помещения, куда ее не приглашали. Через пару минут по гостиной разнесся радостный голосок нахалки:

– Вау! Я нашла компромат! У ее дочери в комнате такой бардак! И тарелка с недоеденными макаронами стоит.

Мы с Зайкой на секунду опешили, но потом, переглянувшись, решили никак не реагировать. Уж уходя, девчонка воскликнула:

– Вы очень хорошо играете роль, предписанную вам издательством. Такая добрая, ласковая, чуть бесшабашная Даша! Даже мы не сумели вас раскрутить на агрессию.

Внезапно мне стало ее жаль. Наверное, у этой красивой девушки не слишком счастливая судьба, небось ей на жизненном пути попадались одни сволочи, если она считает, что злобность – это непременная черта любого человека.

Еще мне вспоминается фотокорреспондент, с порога сказавший:

– Понимаете, какая честь вам оказана? Я фотохудожник, который снимал самого Крюкова!

Я растерялась, а наивная Зайка ляпнула:

– А кто такой Крюков?

– Не знаете? – возмутился фотокор.

– Нет, – хором ответили мы с невесткой.

– Ужасно, – покачал он головой, – не слышать о Крюкове! Вот люди!

Развив в нас комплекс неполноценности, он начал выстраивать композицию.

– Шкаф надо передвинуть, на его место поставить диван!

– Это невозможно, – пискнула я, – мебель встроена в стену.

Но фотограф решил не сдаваться:

– Выломать немедленно!

– Нельзя, – рявкнула Зайка.

– Так и быть, – со вздохом согласился он, – тогда переставляйте остальное. Ну что замерли, действуйте, стол к окну, стулья вдоль стены, сервант в коридор. Быстрей, быстрей, раньше начнем, раньше закончим…

С этими словами он вытащил сигареты и, не спросив разрешения, со смаком закурил.

Мы с Зайкой, потные и красные, полчаса толкали тяжелую мебель.

– Экие вы тормозные, – упрекнул нас нахал, – ладно, сойдет.

Зая шлепнулась на диван, я на кресло, стараясь унять бешено колотившееся сердце. Но перевести дух мне не дали.

– Идите переоденьтесь, – велел корреспондент, – длинное платье, бриллианты, мех.

– У меня нет такого!

Парень нахмурился:

– У соседей нельзя попросить напрокат?

– Нет.

– Но у меня задание снять шикарную Донцову, – возмутился гость. – В мехах и драгоценностях! На обложку! Не уйду, пока не переоденетесь!

С этими словами он нажал на какую‑то кнопку, и над длинным, железным штативом, установленным им в гостиной, с ужасающим скрежетом раскрылся серебристый зонтик. Мопсиха Ада от ужаса мгновенно напрудила лужу, Муля опрометью бросилась под диван. Из‑за редкостной тучности наша Мульяна не способна целиком залезть под софу, поэтому она лишь засунула в спасительное убежище голову, оставив снаружи весьма объемистую филейную часть.

Глядя на то, как трясутся окорока Мульяны, я с тоской поняла: фотограф не обманывает.