«Кар-кар», — зловеще неслось из угла.

— В классе — ворона, — вдруг произнес, дрожа от злости, Пугач, — это не шалость, а безобразие, и виновная будет строго наказана!

И вся зеленая от негодования она бросилась искать ворону. Но последняя не заставила себя долго ждать: вылезши из корзины, она стала ковылять по полу с громким, пронзительным карканьем.

Классная дама кричала, девочки шикали, чтобы прогнать ворону, суматоха была невообразимая.

Я взглянула на княжну: она была белее своей белой пелеринки.

Между тем раздался звонок, возвещающий окончание урока, и батюшка, поспешно осенив нас общим крестом, вышел из класса.

Мы притихли.

М-lle Арно приказала дежурной воспитаннице позвать коридорную девушку, чтобы убрать «этот ужас», как она назвала ворону, а сама помчалась доносить инспектрисе о случившемся.

Лишь только классная дверь закрылась за ней, как Бельская вскочила на кафедру и громко на весь класс прокричала:

— Mesdam'очки, не выдавайте Нину, слышите! Нам всем ничего не будет, а ее, пожалуй, за эту шалость сотрут с красной доски и выключат из «парфеток».

— Нет, зачем же классу страдать из-за одной? Я непременно сознаюсь, — пробовала запротестовать княжна.

— И думать не смей! — зашумели девочки со всех сторон. — Мы все хотели взять ворону… все… только боялись ее клюва, а ты бесстрашная… Всему классу это сойдет, а тебе нет.

Между тем коридорная девушка ловила виновницу случая — ворону, но никак не могла поймать.

— Ну-с, так решено: Нины не выдавать и у батюшки просить всем классом прощения, что это случилось на его уроке, — проповедовала Бельская.

— Ты, Феня, не выбрасывай ее на двор, — просила Джаваха коридорную девушку, одолевшую наконец злополучную ворону, — ворона ведь больная.

— А куды ж я с ней денусь? Еще от начальства влетит, беда будет. Нет, барышня, отнесу-ка я ее в сад на прежнее место… И что за птицу вы облагодетельствовали! Ведь падаль жрет, — у, глазастая! — И Феня потащила нашу протеже из класса, куда в этот миг входила инспектриса.

Мы снова присмирели, предчувствуя грозу.

Худая, длинная как жердь инспектриса производила впечатление старушки, но двигалась она быстро и живо, поспевая всюду.

Тон ее был раздражительный, сухой, придирчивый. Мы ненавидели ее за ее брезгливое пиление.

Худая фигурка в синем шелковом платье с массой медалей у левого плеча грозно предстала поднявшемуся со своих скамеек классу.

— Кто осмелился принести в класс ворону? — резко прозвучал среди восстановившейся мигом тишины ее визгливый голос.

Молчание.

— Кто? — снова повторила инспектриса.

Новое молчание было ответом.

— Что же, у вас языков нет? — еще грознее наступала она. — Я требую, чтобы виновная призналась.

— Мы все, все виноваты, — раздались одиночные голоса.

— Все! — хором повторил весь класс.

— Трогательное единодушие, — проговорила с недоброй усмешкой инспектриса, — но будьте уверены, я все узнаю, и виновная будет строго наказана.

— Маркова насплетничает, непременно насплетничает, — зашептали девочки, когда инспектриса вышла из класса, а мы стали спускаться с лестницы.

Меня охватил внезапный страх за милую княжну, согласившуюся на защиту и покрывательство класса. Я предвидела, что княжне это не пройдет даром.

«Крошка непременно выдаст», — подумала я, и вдруг внезапная мысль осенила меня.