— Это Пугач что-нибудь наговорил на фрейлейн начальнице, наверное, Пугач, — авторитетно заявила Надя Федорова и сделала злые глаза в сторону Крошки: «Поди, мол, сплетничай».

— Да, да, она! Я слышала, как Maman упрекала фрейлейн за снисходительность к нам, я даже помню ее слова: «Вы распустили класс, они стали кадетами…» У-у! противная, — подхватила Краснушка.

— А вдруг фрейлейн уйдет! Тогда Пугач нас доест совсем! Mesdam'очки, что нам делать? — слышались голоса девочек, заранее встревоженных событием.

— Нет, мы не пустим нашу дусю, мы на коленях упросим ее всем классом остаться, — кричала Миля Корбина, восторженная, всегда фантазирующая головка.

— Тише! Кис-Кис идет!

Мы разом стихли. В класс вошла фрейлейн. Действительно, глаза ее были красны и распухли, а лицо тщетно старалось улыбнуться.

Она села на кафедру и, взяв книгу, опустила глаза в страницу, желая, очевидно, скрыть от нас следы недавних слез. Мы тихонько подвинулись к кафедре и окружили ее.

Додо, наша первая ученица и самая безукоризненная по поведению из всего класса, робко произнесла:

— Fraulein!

— Was wollen sie, Kinder (что вам угодно, дети)? — дрожащим голосом спросила нас наша любимица.

— Вы плакали?.. — как нельзя более нежно и осторожно осведомилась Додо.

— Откуда вы взяли, дети?

— Да-да, вы плакали… Дуся наша, кто вас обидел? Скажите! — приставали мы…

Кис-Кис смутилась. Добрые голубые глаза ее подернулись слезами… Губы задрожали от бесхитростных слов преданных девочек.

— Спасибо, милочки. Я всегда была уверена в вашем расположении ко мне и очень, очень горжусь моими детками, — мягко заговорила она, — но успокойтесь, меня никто не обижал…

— А зачем же вы давеча плакали в коридоре, когда разговаривали с Maman? Я все видела! — смело вырвалось у Бельской.

— Ах ты, всезнайка! — сквозь слезы улыбнулась фрейлейн. — Ну, если видела, придется сознаться: я как мне ни грустно, а должна буду расстаться с вами, дети…

— Расстаться? — ахнул весь класс в один голос. — Расстаться навсегда! За что? Разве мы обидели вас, дуся? За что вы бросаете нас? — раздавались здесь и там печальные возгласы «седьмушек».

Потерять горячо любимую фрейлейн нам казалось чудовищным. Многие из нас уже плакали, прижавшись к плечу подруг, а более сильные духом осаждали кафедру.

— Но, Fraulein, дуся, — говорила Нина, встав за стулом нашей любимицы, — зачем же вы уйдете? Разве мы огорчили вас?

Глаза «Булочки» уже начали разгораться.

— О, нет! Вы были всегда милые, добрые детки, — ласково потрепав по щечке княжну, произнесла она. — Я вас очень, очень люблю и знаю, что вы не огорчите вашу сердитую Fraulein, но другие находят, что я очень слаба с вами и что вы поэтому много шалите.

— Я знаю, кто это сказал… У-у! Это противный Пугач, это Арно! — пылко воскликнула княжна.

— Wie kannst du so sprechen (как ты позволяешь себе так говорить)?! — строго остановила ее фрейлейн и, сильно нахмурясь, добавила: — Вы должны уважать ваших классных дам.

— Мы вас уважаем и очень любим, Fraulein, дуся! — вырвалось, как один голос, из груди 36 девочек.

— Да-да, знаю… я тронута, спасибо вам, ich danke sehr fur ihre Liebe (благодарю вас за вашу любовь), но вы не меня одну должны любить, у вас есть еще другая дама — mademoiselle Арно…

— Мы ее ненавидим! — звонко крикнула Бельская и юркнула за спины подруг.