Изменить размер шрифта - +
Рядом со мной стоит девушка лет двадцати. Воздушная и прекрасная, как зефир «Шармэль». Тоже кого-то ждёт. И подходит к ней молодой человек с огромным баулом на колёсиках. Сам он (не баул, а молодой человек) высокий, тонкий и хрупкий, как палочка твикса. И, смущаясь и робея, спрашивает девушку: «Извините, скажите, пожалуйста, — вас случайно не Лена зовут?» Совершенно случайно оказалось, что Лена. Молодой человек подкатывает свою сумку к девушке и тут же, не говоря худого слова, начинает так её лихорадочно целовать (не сумку, а девушку), а она с такой страстью начинает ему отвечать, что я до сих пор вспомнить не могу — кого же я ждал-то? Я, кстати, успел и домой доехать, и поужинать грибным супом, жареной картошкой и ломтем холодной буженины с хреном, и рюмку зубровки выпить, и стакан чая с лимоном, и творожным колечком закусить, и трубку выкурить, а они всё там целуются и целуются…

 

* * *

Женщина в пластмассовой куртке цвета «геенна огненная» курит и кричит на весь переулок:

— Послезавтра все кончится! Предупреждаю! И не надейтесь!

Она замолкает на секунду, делает несколько торопливых, глубоких затяжек, страшные глаза и продолжает кричать, изрыгая клочья сизого дыма:

— Только у нас до послезавтра цыплята по семьдесят два, крылья по сто тринадцать, голени… бедра…

Её рука указывает в направлении маленькой лупоглазой палатки под названием «Мир кур», у двери которой сидит полосатый кот… то есть, он сидел бы, если бы не объелся как свинья. Толстый кот вяло шевелит толстым хвостом, и время от времени оттягивает лапой полоски с толстого живота, чтобы не сильно давили. Сегодня жизнь у него удалась.

 

* * *

По дороге домой, из Москвы в Пущино, как к мосту через Оку подъезжаешь, так и начинаешь здороваться — с самой Окой, с церковью в деревне Липицы, с озимым полем, с холмами, между которыми петляет дорога, с маленькими дачными домиками из тех, что выросли и состарились на шести сотках, с дачниками и их преогромными кабачками, с кривой сосной, с клёнами, с трубой от городской котельной. Потому что с каждым… короче говоря — потому что потому. А как из дому в Москву возвращаешься, так молчком, под землёй, доберёшься до своей ячейки в паутине, упадёшь в койку и отвернёшься к стене — цветами на ободранных обоях любоваться. Потому что всё это… да по той же самой причине.

 

* * *

На станции «Парк культуры» уселся между двух дам. У той, что справа, были накачанные, как у культуриста, нестерпимо блестящие губы. Время от времени дама с видимым усилием закрывала рот, но он снова упрямо приоткрывался. Что-то было в устройстве ее рта напоминающее насекомоядное растение росянку. Этот приманчивый блеск, эта ласковая приоткрытость капкана. Так и видишь, как прилетает на этот блеск какой-нибудь <strikethrough>стрекозел</strikethrough> мотылек и только <strikethrough>просунет свой язык между губами</strikethrough> вытащит хоботок <strikethrough>из брюк</strikethrough>, чтобы напиться… Потом его найдут, конечно. Полумертвого, изжеванного, с обручальным кольцом в носу.

У дамы слева, напротив, были нервные сухие пальцы, унизанные серебряными перстнями. Встречал я такие пальцы. Обычно между ними зажата длинная и тонкая сигарета с ментолом. И говорят эти пальцы хриплым, прокуренным и до изнеможения сексуальным голосом: «Ах, Сережа, я так измучена… целый день среди этих плебеев… к вечеру просто никакая… а тут вы со своей херней… Да наливайте же, наливайте — краев, что ли, не видите?»

Но я отвлекся. У обеих дам в руках были какие-то глянцевые журналы. И оба были открыты на одной и той же странице. А на странице была беременная фигуристка Ирина Слуцкая. И я подумал: «А не загадать ли мне желание?» Но побоялся.

Быстрый переход