И в Запределье…

Никого, конечно, он там не нашел. Опустело Запределье. Сожженные и взорванные дома понемногу зарастали кустами и деревьями, природа успешно стирала следы кратковременных гостей. На столе в бывшем доме Еланцевых Алексей нашел одинокий листок, придавленный знаменитым портсигаром генерал-губернатора. Наверное, старый товарищ хотел оставить весточку, сообщить, где его сейчас искать, но кто же мог подумать, что крыша протечет именно в том месте? Портсигар с единственной папиросой — той самой, ветхой от времени, французской «L’etual» — почернел от сырости, а бумага письма стала равномерно серой. Даже следа на ней не осталось от написанного когда-то. Да и помчался бы Алексей вдогонку за ушедшими? Вряд ли…

Он посвятил себя другому — охране Запределья от чужаков и уничтожению всех следов Новой России — жизнь не бесконечна. И мог себя поздравить — сейчас, через двадцать лет после того, как ушел отсюда последний человек, только очень пытливый исследователь мог бы выяснить, что когда-то эта земля была обитаема.

Алексей Кондратьевич не решился обосноваться в Новом Мире. Он выбрал под жилье ту самую избу, где они с другом нашли когда-то едва живого геолога-беглеца. За Воротами он бывал только временами. Например, чтобы выставить ульи, обитательницы которых собирали чудодейственный мед. Мед, которого больше не было нигде на свете.

Он выполнял свой долг. Долг, никем на него не возложенный. Он сам назначил себя хранителем Врат и хранил их уже почти двадцать лет. И собирался хранить до самой смерти.

А она, костлявая, как он надеялся, была еще далеко…

* * *

На этот раз на прибывшего в Кедровогорск старика никто не обратил внимания. Милиционеров в серо-мышиной форме, так похожей на ненавидимую им всеми порами души, забытую миром десятилетия назад, больше интересовали торговцы с огромными клеенчатыми сумками, заполонившие перрон. А по скромному пенсионеру со старым чемоданчиком — такие, с обитыми металлом уголками, вышли из моды давным-давно — они лишь скользнули равнодушными взглядами.

До знакомой развилки опять довезла его попутка. Только не работяга «ЗИЛ», а могучий, яркий и непривычный «Магирус». И водитель был другой, конечно. А может, и тот самый, только заматеревший за тридцать лет, давно растерявший рыжую шевелюру и энтузиазм шестидесятых. Потому как пять черно-белых, как доллары, тысячных купюр с портретом оболганного и проклинаемого на все лады вождя взял без разговоров. И даже не подождал, пока путник сойдет с дороги, — обдал его пылью и мелкой щебенкой из-под колес, скрывшись из глаз.

«А ну как дед все еще жив? — думал путешественник, шагая по знакомой тропинке, совсем скрывшейся в траве. — Выйду к деревне, а он — тут как тут?..»

Ерунда. Конечно, полная. Отшельнику и тогда, в начале шестидесятых, было за семьдесят, а теперь… Сотня получается! Хотя живут и перевалив вековой рубеж некоторые уникумы.

Александр Геннадьевич давно позабыл обиду на чересчур бдительного дедка. Он тогда отделался малой кровью: только карту и отобрали наследники железного Феликса. А ведь могли и нагадить: знающие люди потом, годы спустя, поведали полковнику, что как раз в этих местах расположен закрытый город-завод, производящий, естественно, что-то военное. И ему, можно сказать, повезло, что не потянулся за ним по всем местам службы «хвост», как за шелудивой собакой…

А может, и потянулся. Чем иначе можно объяснить неожиданный перевод в Западный округ, поставивший крест на карьере молодого полковника, так никогда и не ставшего генералом. Даже судьбоносный для многих 1968 год не повлиял на величину звезд на погонах Вешникова. И год в египетской пустыне в 1973-м — тоже.