Я вновь включил форсаж. Плевать на ресурс – понятно, что этот бой, скорее всего, последний. Истребитель может хоть что-то сделать крейсеру, только зайдя с кормы. Нежные двигательные установки, конечно, прикрыты броней по максимуму, но эмиттеры плазмы не спрячешь в броневой кокон, так что призрачный шанс есть. А мне и не нужно повреждать крейсер – только создать угрозу и заставить совершить маневр в нужном мне направлении.

База умирала. Это было совершенно очевидно, но полковник Нивен не зря считался опытным офицером, и умел терпеливо ждать, когда этого требовала боевая обстановка. Представив себе, как он там, среди рушащихся перекрытий на нижнем уровне бункера, пытается не потерять управление немногими уцелевшими системами, я еще прибавил скорость, хоть, казалось, что это уже невозможно. Лунная база, конечно, строилась, как объект двойного назначения, но все-таки, прежде всего, она задумывалась как исследовательская, а не как военная, так что долго выдерживать огонь крейсера она не могла, я это понимал прекрасно.

Думаю, командир крейсера быстро сообразил, что я собираюсь атаковать его корабль сзади, да и нетрудно было догадаться. Я обходил противника по большой дуге как раз со стороны той самой пятой батареи, которая пока молчала и никак себя не обнаруживала, поэтому и была еще цела. Самым логичным действием корабля повстанцев, если он вообще сочтет нужным как-то реагировать, было бы подрезать мою траекторию, сократив расстояние между нами, и в результате резко повысить эффективность работы всех своих зенитных систем. Я очень надеялся, что командир повстанцев так и поступит, но пока он упорно продолжал долбить базу, не желая отвлекаться на такую мелочь, как мой истребитель.

Мне требовалось как-то спровоцировать врага. В принципе, помимо того обходного маневра, который я сейчас предпринимал, существовал еще один путь, которым я мог попасть за корму крейсера, причем так было бы даже быстрее, вот только шансов на успех в этом варианте почти не просматривалось. Если прижаться вплотную к корпусу корабля противника и на форсаже лететь вдоль него, то системы наведения просто не будут успевать отслеживать истребитель – слишком малое время он будет находиться в зоне их действия. Правда, к борту еще надо прорваться, и в этом, собственно, и заключалась главная проблема. В эскадренном бою такие маневры не редкость, но там вражеский корабль атакуют сразу десятки истребителей и торпедоносцев, и внимание зенитных средств размазано между ними. Здесь же я один, и весь арсенал ближней обороны крейсера будет бить по моей машине, так что не стоит и пытаться, но намерение можно продемонстрировать.

Я бросил истребитель в резкий вираж и сам пошел на сближение с крейсером. Обрадованные таким подарком зенитчики повстанцев встретили меня дружным ракетным залпом. На таком расстоянии это пока было не очень страшно. Средства радиоэлектронной борьбы истребителя достаточно надежно подавляли системы самонаведения ракет противника, а маневренность моей машины вполне позволяла мне уворачиваться от не слишком точно летящих ракет. Тем не менее, долго этот танец продолжаться не мог. Это понимал я, понимал это и командир крейсера повстанцев, и его такой расклад более чем устраивал.

Я несколько раз хаотически дернул машину в разные стороны, имитируя панику при подходе очередной волны ракет, вновь развернулся и рванул от крейсера, как бы в отчаянии пытаясь увеличить дистанцию. Почуяв возможность быстро решить хоть и мелкую, но неприятную проблему, командир повстанцев решил не дать мне возможности оторваться, и крейсер тяжело качнулся, вслед за мной.