— Я была так счастлива, когда вы приехали за мной, — сказала она. — Я думала, что это означает, что вы ко мне неравнодушны. Я думала, что вы скажете об этом. А потом были тот первый день и та первая ночь. Прежде я считала, что вы холодны. Теперь же вы были — чистый лед. И затем та вторая ночь. В своей наивности я полагала, что это была любовь. Я действительно не знала, что это можно было сделать без любви. Я думала, что кошмар наконец закончился, что наконец... Но на следующий день вы были холоднее и молчаливее, чем когда бы то ни было. Вы ни капли не заботились обо мне, когда ради вас я выставила себя полной дурой. Побои, которое пообещал мне папа, и это, — она обвела вокруг себя рукой, — были предпочтительнее, чем брак с вами, когда вы не чувствовали ко мне ничего, кроме, возможно, презрения.

— Кэтрин.

Он сделал к ней шаг.

Он прошептал:

— Это была любовь. То, что случилось той ночью, была любовь. Но я был настолько пристыжен... Я чувствовал себя так неловко и был так несчастен, зная, что ты предпочла его, но будешь вынуждена выйти замуж за меня. Если бы я только знал. О, Боже, если бы я только знал.

Ее руки все еще закрывали лицо. Он взял ее за плечи, и развернул к себе. Но она не убрала руки и не подняла голову.

— Вот что случается, когда один человек не подает никаких сигналов вообще, а другой подает только неправильные, — сказал он. — Когда нет никакого общения.

Она ничего не сказала.

— Я решил подождать три года, — продолжил он. — Я думал, что, возможно, за это время твоя любовь к нему охладеет, и мысль выйти за меня замуж покажется разумной. Я не собирался принуждать тебя. Я думал, что, возможно, если я буду обходиться с тобой по-доброму, ты постепенно привяжешься ко мне. В позапрошлом и прошлом годах меня задержали обстоятельства. В этом я приехал.

Она кивнула.

— Я любил тебя каждое мгновение каждого дня в течение этих пяти лет, — сказал он. — Я жил ради этой поездки. Я жил надеждой. Я не знаю, что буду делать, если эта надежда будет уничтожена. Я не буду знать, как жить без нее.

— Вы были так холодны, — сказала она. — Всегда настолько холодны. Я никогда не понимала, почему я люблю вас.

Он сжал запястья ее рук и отвел их от лица. Она приподняла голову, чтобы посмотреть на него, и теперь в выражении ее глаз была обнаженная и безошибочная тоска.

— Не всегда, — сказал он. — Ты должна помнить ту ночь, Кэтрин. Ты не могла забыть. Это был настоящий я. Я прорвался сквозь барьеры моего воспитания. И сейчас я настоящий. Я никогда вот так не говорил. Это невероятно трудно. Возможно, именно поэтому я провел весь вчерашний день, вырезая ложки, пока я, наконец, не изготовил этот жалкий экземпляр. Делать это все же легче, чем разговаривать.

Он внезапно засмеялся, скорее нервно, чем счастливо.

— О! — сказала она, ее глаза расширились. — Я никогда не видела, чтобы вы прежде улыбались.

Но он не мог удерживать улыбку.

— Я должен спросить об этом еще раз, — сказал он. — Я попрошу в последний раз, Кэтрин, я обещаю. Ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста, ты выйдешь за меня? Не потому, что это — разумная вещь. Не потому, что это будет избавлением от этого места — это место на самом деле, скорее, просто прекрасно. И не потому, что у тебя есть потребности или потому, что ты хочешь детей. А потому, что я предлагаю свое сердце. Выйдешь за меня?

— Да, — прошептала она. — О, да. Да, милорд.

— Джон, — сказал он.

— Джон.

И тогда он снова улыбнулся ей.

И заметил, что ее рука потянулась к ложке и сильно обхватила ее.