Пусть щека будет светлой

Или цвета меда,

Волосы – льняного оттенка,

Или благородного черного цвета;

Пусть глаза будут карими,

Или дай мне утонуть

В этих сверкающих омутах

Глубочайшей черноты.

Тот, у кого медового цвета кожа, темные волосы и пронзительные черные глаза, по всей видимости, был родом из Малой Азии, как знаменитый восточный раб Антиной. Идеальная юношеская красота, о которой мечтали римляне второго века, была азиатской по своей природе.

Сунсукэ снова снял с полки «Эндмиона» Китса. Его глаза бегали по стихотворным строкам, которые он почти заучил наизусть. «Еще немного, – думал старый писатель. – Уже ничто не упущено в материале, из которого создаются видения, еще немного — и все будет закончено. Образ несокрушимого юноши будет готов. Как много времени прошло с тех пор, как я чувствовал такое сильное сердцебиение или такие беспричинные страхи, как раз перед завершением произведения. В момент завершения, в этот финальный критический момент, что появится?»

Сунсукэ вытянулся по диагонали на кровати и лениво листал страницы книги. Он прислушивался к окружающим его звукам. Жужжали хором осенние насекомые.

В углу книгохранилища все двадцать томов полного собрания сочинений Сунсукэ Хиноки, вышедшего только в прошлом месяце, стояли в ряд. Печатные золотые иероглифы блестели тусклым одноцветным сиянием. Двадцать томов повторения одного и того же глумления скукой. Как человек может только из вежливости ласково потрепать по подбородку некрасивого ребенка, старый автор лениво ласкал неразгибающимися пальцами ряд иероглифов на корешках своего собрания сочинений.

На нескольких маленьких столиках вокруг постели были разбросаны книги, открытые явно на той странице, что была прочитана в последний раз, их белые страницы напоминали крылья множества мертвых птиц.

Он услышал какой-то звук у двери кабинета. Было десять вечера. Приходить посетителям так поздно не было резона. Должно быть, это старая служанка несет чай. Сунсукэ открыл не глядя. Вошедший не был старой служанкой. Это был Юити.

– Вы работаете? – спросил он. – Я направился сюда так быстро, что служанка от удивления даже не успела сделать попытку остановить меня.

Сунсукэ вышел из библиотеки и посмотрел на Юити, стоящего посреди кабинета. Появление молодого человека было столь неожиданно, что казалось, будто он возник из тех самых книг, что Сунсукэ сосредоточенно изучал.

Они обменялись приветствиями. С тех пор как они виделись последний раз, прошло немало времени. Сунсукэ проводил Юити к стулу и пошел за бутылкой вина, которую он держал для гостей в буфете библиотеки.

Юити услышал скрип сверчка в углу кабинета. Комната была точно такой же, какую он видел в первый раз. На полочках с безделушками, окружающих окно с трех сторон, располагалось множество предметов древней керамики, их расстановка нисколько не изменилась. Красивая старинная резная ритуальная кукла была на своем изначальном месте. Нигде не было видно осенних цветов. Каминные часы в черном мраморе точно так же мрачно отсчитывали время. Если старая служанка забывала завести их, её старый хозяии, которого мало занимали повседневные заботы, не притрагивался к ним тоже, и через несколько дней часы обычно останавливались.

Юити огляделся. Он чувствовал, что этот кабинет хранит какую-то тайну. Познав первую радость, он посетил этот дом, в этой комнате ему Сунсукэ читал отрывок из «Помазания Катамита». Он пришёл в эту комнату, охваченный страхом перед жизнью, и советовался с Сунсукэ по поводу аборта Ясуко. Теперь он был здесь, безмятежен и спокоен, его не трогали ни прошлые радости, ни прошлые беды. Через некоторое время он обязательно вернет Сунсукэ пятьсот тысяч иен.