– Я бы не стала так беспокоиться, если бы это был не Бартоломью.

– Чем тебе не нравится Бартоломью?

– Да взять хотя бы этих горгулий. Разве они не жуткие?

Вовсе нет. Мне весьма приглянулась та, что стоит за окном спальни. Словно готический страж, охраняющий мой покой.

– Я слышала… – Хлоя выдерживает зловещую паузу, – всякое.

– Что значит «всякое»?

– Мои бабушка с дедушкой жили в Верхнем Вест Сайде. Дедушка отказывался даже ходить по той стороне улицы, где стоит Бартоломью. Говорил, это здание проклято.

Я беру коробку с лапшой.

– Думаю, дело тут в твоем дедушке, а не в здании.

– Он действительно в это верил, – говорит Хлоя. – Он рассказал мне, что архитектор, который спроектировал Бартоломью, совершил самоубийство. Спрыгнул оттуда, прямо с крыши.

– Я не собираюсь отказываться только из за суеверий твоего дедушки.

– Просто будь осторожней. Если что, сразу же возвращайся сюда. Диван останется свободным.

– Спасибо за предложение, – говорю я. – Честно. Может, через три месяца я и правда вернусь. Но, даже если он и вправду проклят, Бартоломью – это мой шанс.

Мало кому выпадает возможность начать жизнь заново. Моему отцу так не посчастливилось. Матери – и подавно.

Но мне повезло.

Жизнь предложила мне кнопку перезапуска.

Я собираюсь нажать на нее изо всех сил.

Сейчас

Я прихожу в себя в полной растерянности. Я не знаю, где я, и это пугает.

Приподняв голову, я могу разглядеть полутемную комнату и освещенный проем двери. За ней виднеется стерильный коридор. До меня доносятся приглушенные голоса и чьи то мягкие шаги по кафельному полу.

Боль, охватывавшая левую половину моего тела, теперь едва ощутима. Похоже, мне дали обезболивающее. Моя голова и тело кажутся неестественно легкими. Как будто меня набили ватой.

В панике я пытаюсь понять, что произошло, пока я была без сознания.

Мне поставили капельницу.

Забинтовали левое запястье.

Зафиксировали шею.

Моя голова тоже перебинтована. Я дотрагиваюсь до виска. Его простреливает боль, и я вздрагиваю.

Как ни странно, мне удается сесть, приподнявшись на локтях. Движение вызывает легкую боль в боку. За дверью кто то говорит:

– Она очнулась.

Включается свет. Я вижу белые стены, стул в углу, репродукцию Моне в дешевой раме.

В комнату входит медбрат. Тот самый, с добрыми глазами.

Бернард.

– Здравствуй, спящая красавица, – говорит он.

– Сколько я спала?

– Всего несколько часов.

Я оглядываюсь по сторонам. В комнате нет окон. Она ослепительно бела и кажется стерильной.

– Где я?

– В больничной палате, милая.

Это невероятное облегчение. На глаза наворачиваются слезы. Бернард поспешно хватает салфетку, вытирает мне щеки.

– Ну что ты, не плачь, – говорит он. – Все не так плохо.

Он прав. Все не так плохо. На самом деле все прекрасно.

Я в безопасности.

Я больше не в Бартоломью.

Пять дней назад

4

Утром я долго обнимала Хлою на прощание, прежде чем вызвать «Убер» до Манхэттена. Придется потратиться, чтобы довезти мои вещи. Хотя у меня их не так много. Когда я застукала Эндрю с его «подругой», то съехала из квартиры за одну ночь. Не было ни слез, ни громких криков. Я просто сказала ему: «Убирайся. Не возвращайся до утра. К тому моменту меня здесь уже не будет».

Эндрю даже не стал спорить, больше ничего и не нужно было знать. Я бы ни за что не простила его, но думала, что он хотя бы попытается сохранить наши отношения.