Меня демобилизовали примерно через месяц. Я помню, как однажды утром взглянул на себя в зеркало и осознал, что все еще жив и я не умру просто так. Придется собраться и продолжать заниматься жизнью.

Незадолго до того, как меня призвали в армию, я получил предложение о работе, и мне обещали, что оно сохранится в силе до моего возвращения. Это была хорошая работа в аппарате окружного прокурора. Обещание сдержали. В тот момент юристы им не требовались, но меня взяли в отдел расследований. Тут и пригодился опыт в разведке, к тому же мне с самого начала везло на интересные дела.

Когда я рассказываю это сейчас, все выглядит очень просто. Я справился с потерей Гарриет. Через год выдавались дни, когда я действительно совсем не думал о ней. Через пять лет это превратилось в старую рану, которую я старался не бередить. К тому времени я уже был помощником окружного прокурора и работал двадцать четыре часа в сутки. Я избавился от привычки вспоминать. Но именно тогда, когда я от нее избавился, меня и приложило. Мне предстояло слушание в уголовном суде, и я забрел в зал заседаний на несколько минут раньше, когда еще разбиралось предыдущее дело. На свидетельском месте стоял Эд Брок.

Он выглядел великолепно: смуглый, улыбающийся. Судя по тому, что я услышал, он выступал свидетелем по делу о промышленном шпионаже. Он как раз закончил давать показания и, уходя со свидетельского места, заметил меня. Эд широко улыбнулся и жизнерадостно помахал рукой, но сразу направился прочь из зала, не попытавшись заговорить со мной.

Это дело вел мой хороший приятель Пат Коннорс, и позже я спросил его об Эде.

— Частный сыщик, — сказал мне Пат, — и чертовски хороший сыщик, хотя слишком ушлый, на мой вкус.

— А ты что-нибудь знаешь о его личной жизни? — Я опять ощутил в желудке жгучую боль, которая, как я думал, давно прошла.

— Я наводил о нем кое-какие справки, — сказал Пат. — Его показания были самым сильным оружием защиты. Он живет в Лонг-Айленде, в собственном доме. Женат. Ребенок.

— Ты видел его жену?

Пат ухмыльнулся:

— Я все гадал, что тебя так заинтересовало в моем деле, Дэйв. Жена у него — такая симпатичная натуральная блондиночка. Типичная домохозяйка, души не чает в своем ребенке — мальчику года три. Ты ее знаешь?

— Знал когда-то, — ответил я. — Мы с Броком служили вместе. До Кореи он был агентом ФБР.

— Ага. Он открыл свое дело три года назад. По образованию он юрист, насколько я понимаю. И скажу тебе, он знает все лазейки, какие только есть.

Значит, у нее ребенок и дела у Эда идут хорошо. Ни одно из моих мрачных предчувствий не оправдалось. Первое время я часто представлял себе, как она приползет ко мне, избитая и израненная, умоляя о прощении.

Через пару лет я снова увидел Эда в суде, но он только помахал мне рукой издали. Теперь это, правда, уже ничего не значило. Я знал, что могу столкнуться с Гарриет лицом к лицу и отнестись к этому просто как к встрече со старым другом. Единственным, что еще осталось после девяти с половиной лет, было то, что за все это время я не завел более или менее постоянных отношений ни с одной женщиной. Ни с кем я не чувствовал себя так спокойно и уверенно, как с Гарриет. Разумеется, и не мог чувствовать. Гарриет позаботилась об этом.

И вот через девять с половиной лет на мой письменный стол легло письмо, не вскрытое секретаршей, потому что на нем значилось: «Личное». Даже почерк не напомнил мне ничего, пока я не вскрыл конверт и не взглянул на подпись. Вот насколько я был близок к исцелению.

На конверте стоял почтовый штемпель «Нью-Маверик, Коннектикут», и она написала внутри свой адрес: «Колони-роуд, Нью-Маверик, Коннектикут».

посылаю это письмо тебе в офис, поскольку не знаю твоего домашнего адреса.