Витя первым нажал на курок — короткой очередью срезал врага сбоку, и полицай тяжело, словно мешок рухнул на землю, несколько раз конвульсивно дёрнул ногами, и застыл.

А к оврагу уже подбежали партизаны. Первым рядом с Витей оказался Яковенко. Он ободряюще улыбнулся, и, хлопнув Витя по плечу, молвил:

— Ну, Третьякевич-младшой, молодец. Так и знал — не подведёшь…

И, обернувшись к своим бойцам, крикнул:

— Забираем оружие и отходим к лесу. Быстро!!

До войны Паньковский лес, получивший своё название от расположившегося на противоположном берегу Донца хутора Паньковка, считался непроходимым. И именно поэтому партизаны избрали его местом для своей дислокации.

Но, когда возникла необходимость в этом лесу укрываться, то выяснилось, что лес совсем небольшой. Этот, расположенный вдоль течения Донца лес, оказывается, хорошо просматривался. Что же касается рассказов о его «непроходимости», то они дошли, должно быть, с дедовских времён…

Решено было и без того небольшой партизанский отряд разделить ещё на несколько расположенных в разных местах групп. И с одной из такой групп, а именно с группой Литвинова пропала связь.

Яковенко и ещё несколько бойцов, в числе которых был и Витя Третьякевич, отправились в разведку. Нашли разгромленную базу группы Литвинова, но ни самого Литвинова, ни его бойцов, ни даже их тел там уже не было.

Озадаченные и расстроенные бойцы возвращались через поле к основному массиву Паньковского леса. Вот тогда то и наткнулись они на полицаев. Последовала стычка, описанная выше.

В результате все полицаи были перебиты, у них взято: восемь автоматов, шесть револьверов, восемьсот патронов, и один пулемёт. Среди партизан только один оказался раненым в руку…

Через несколько минут партизаны уже шли по лесу. Проводил отряд сам командир — Яковенко. Двигались в таких местах, где не было ни единой тропочки, и только по едва заметным приметам определял командир, что они продвигаются действительно в верном направлении, к своей основной базе.

Сразу же следом за командиром шёл Витя Третьякевич. Пышные, щедрые на свет солнечные зайчики вновь и вновь появлялись на лице юноши. И лицо его казалось всё таким же открытым, полным оптимизма. И только очень внимательный человек, заглянув в его глаза, прочитал бы там глубокое, и самое, пожалуй, сильнейшее неприятие происходящего. Это было отвержение войны, отвержения насилия, невозможность смириться с тем, что он видел, слышал и чувствовал в последние дни и месяцы.

И рядом с Витей шёл именно такой, понимающий всё человек. Это была девушка Надя Фесенко, которая возглавляла подпольный обком комсомола при штабе партизанского отряда.

Витю она уже хорошо знала. Ещё в первые дни подпольной деятельности, а именно 17 июля её вместе с младшим Третьякевичем направили на разведку в захваченный немцами Ворошиловград. И прямо на их глазах (ведь немецкие войска вошли в этот город именно 17 июля), враги установили на высоких зданиях громкоговорители, и вели фашистскую пропаганду на русском языке.

Немцы, и их прислужники — предатели из местных, вновь и вновь повторяли, что Советская армия уже никогда не вернётся, и что новый порядок закреплён здесь навсегда.

Конечно, партизаны понимали, что на лживую вражью агитацию надо отвечать агитацией правдивой. Простых людей травила фашистская ложь, и у простых людей не было возможности слушать голос Москвы, так как приёмники, у кого они были, изымались.

А в партизанском отряде имелась рация, вот с её то помощью и слушали Москву, принимали сводки Совинформбюро, и на их основании сочиняли листовки. Окончательные тексты листовок составляли комиссар и командир отряда. А комиссаром отряда был старший брат Виктора — Михаил Третьякевич.

Листовки распространяли в городе и ближайших к нему районах — по хуторам:

«…Не падайте духом, срывайте мероприятия оккупационных властей, поддерживайте и развивайте патриотический дух в городе» — это из текста одной из принесённых Витей и Надей Фесенко в народ листовок.