Так, значит, я поэт? Молодой литератор?.. Он сделался школьным учителем.

«Нетрудно, — говорил он мне, — хорошо писать по-французски. Достаточно, если только вы не делаете этого нарочно, никогда не начинать одинаково две фразы подряд».

Совет был довольно сжатым и не смог бы восполнить все остальное, но определенная ценность в нем была, и я им не раз пользовался.

Со своей прозорливостью колдуна Макс Жакоб обращался не к поэту, которым я не стану, а к прозаику.

Не пройдет и двух лет, как этот человек, плохо приспособленный к славе, укрывшийся в избытке смирения, будет обязан носить желтую звезду на своей накидке ризничего. Верх трагической насмешки. Он сказал тогда, что ждет мученичества и готовится к нему. Гестапо арестовало его в феврале 1944-го. Он умер через несколько дней от воспаления легких в тюрьме Дранси, без малейшей жалобы и без малейшего возмущения, сказав: «Я с Богом».

Среди литературных и художественных движений первой трети века — дадаизма, фовизма, кубизма, сюрреализма, которые старались раздробить прошлое, чтобы оставить лишь немного будущего, — Макс Жакоб, заплутавший среди всех этих заблуждений, занимает свое место, и можно вновь открыть его «Стаканчик для игральных костей».

Для меня, державшегося за свое классическое образование, эта встреча с признанным поэтом, но который числился среди уничтожителей просодии, была словно прощанием с поэзией. У меня не будет ни склонности, ни дара заставить мой голос звучать по-иному в эпоху, которая все больше и больше отказывалась от ритмов и мелодии. Прощай же, лирика былых времен! Парка вытянет мою нить с другой стороны. Впредь я буду пользоваться стихом, его ритмом, его рифмой лишь в силу обстоятельств. Самым значительным из них станет песнь войны.