Руслан лег на спину, закинув руки за голову. Но сон к нему не приходил. Мысли все равно крутились вокруг затеянного им дела, все подробности которого он обязан держать в голове.

Вновь подумалось о том, что Гуревичам даны сверхнапряженные сроки. Успеют ли собрать все необходимое для обмена? Деньги-то они найдут, без проблем. Не получилось бы задержки с передачей спецпрепаратов…

Но тут же пришла успокоительная мысль: евреи очень изворотливый и изобретательный народ — выкрутятся.

Что делать потом с Поплавской, он окончательно еще не решил. Завтра утром один из вайнахов отрежет ей палец на руке. Момент экзекуции будет заснят на видео, а через несколько часов Гуревичи будут уже смотреть этот ролик у себя в офисе: пусть знают, что с ними никто не собирается шутить шутки.

Ну а дальше будет видно.

В общем-то, Поплавская сама напросилась на неприятности. Когда Руслану доложили, что Исрапилов просит оказать услугу одной достойной девушке и потребовал, чтобы для нее все было сделано по высшему разряду, он решил навести о ней справки. Когда он узнал, к какой именно семье принадлежит эта самая Поплавская, то сразу сообразил, что удача сама идет к нему в руки и что такой редкий шанс нельзя упускать ни в коем разе.

Остальное, как говорится, было делом техники, благо она за последнее десятилетие им самим и его соплеменниками отработана до совершенства: ради того, чтобы ничто не помешало сделке с выкупом, пришлось не только спешно обрубить некоторые кончики в Кёниге, но и приказать убрать Исрапилова, тем более что деятельностью последнего многие были недовольны.

Руслан уже засыпал, но данное ему от природы звериное чутье заставило его вдруг насторожиться: что-то ему не понравилось в окружающих его звуках… и в следующую секунду он потянулся за «стечкиным»…

Старик Йонас стащил молодого чеченца, обливающегося кровью, с обессилевшей заложницы… сбросил тело на пол, затем, коротко хекнув, как будто колол дрова, воткнул в него вилы-тройчатку еще раз — для верности.

Упершись сапогом в тело агонизирующего чечена, старик — не без усилий — выдернул вилы из спины своей жертвы. Присел на корточки, покряхтывая, что-то ворча себе под нос, затем, нащупав на поясе у того связку ключей, дернул изо всех сил, вырвав ее из ушка вместе с карабинчиком.

У Юлии лицо и грудь были залиты чем-то горячим и липким. Дед, видя, что заложница все еще не пришла в себя, помог ей приподняться, а затем сильно встряхнул за плечи.

— Вставай, Юлия! — просипел он ей в ухо. — Надо идти… азох’н’вэй!

Старик попытался было своими негнущимися заскорузлыми пальцами открыть ключиком браслет, но не получилось. Юля, успев за эти несколько секунд немного прийти в себя, вытерла липкие от чужой крови пальцы о тряпье, которым был застелен топчан, отобрала у деда ключик… щелк… браслет вместе с цепочкой спал с ее руки.

Юля уже от порога рванулась обратно, вытащила из-под матраса сложенную пополам пачку листов, сунула их себе за пазуху и выбежала из подвала вслед за дедом.

Фонарем старик решил не пользоваться и свет в подвальном помещении, куда они выскочили из камеры, тоже не включал. Да в этом и не было нужды, поскольку Йонас знал и сам дом с хозяйственными постройками и теплицами, и ближайшие окрестности как свои пять пальцев… Они поднялись по каменным ступеням этого большого и довольно глубокого погреба наверх. Старик немного задержался у двери погреба, затем, осторожно открыв ее — тяжелую, обшитую жестью, — вышагнул во двор и следом вытащил за руку в проем заложницу…

На улице было уже довольно темно. Рядом угадывалось какое-то строение, из окон которого, прикрытого ставнями, сочился масляный свет.