Его глаза вернулись к ней, в то время как Брук положила книгу и вошла в лабиринт, располагавшийся недалеко от ивы. Он оглянулся на маятниковые часы на стене гостиной, чтобы посмотреть, сколько времени ей понадобиться, чтобы отказаться идти слишком далеко, или безнадежно застрять, как это случилось с Эллой в первый раз, когда она пыталась найти правильный путь через лабиринт. Деревянная скамейка была в центре. Намного позже Элла визжала: «Я выиграла!» — когда прибегала первой и вызывала его на гонки в центре лабиринта, чтобы доказать это.

Они с сестрой провели там незабываемое время, разговаривая и обмениваясь тайнами. Он рассказал ей, что беспокоился о своем друге Бентоне, который слишком полюбил играть в азартные игры после того, как они покинули школу в прошлом году. Она призналась, что несколько лет назад решила в один прекрасный день выйти за него замуж, но теперь этого не будет! Они тогда от души посмеялись.

Он был удивлен, что мог вспоминать это без ярости. Прошло ли достаточно времени для того, чтобы теплые воспоминания об Элле не приводили к мыслям о человеке, который разрушил ее жизнь? Вместо того чтобы думать о Роберте, он снова оглянулся на часы. Прошло пятнадцать минут. Доминик уже собирался было сказать Гэйбу, чтобы он шёл спасать девушку, но вдруг она сама вышла из лабиринта, вернулась на скамейку, и снова начала читать свою книгу.

Он был раздражен и понял, что это произошло оттого, что она вышла из лабиринта гораздо быстрее, чем это в первый раз получилось у него. Доминик фыркнул. Когда он смотрел на нее сверху вниз, то сомневался, что она читала, казалось, что Брук делала какие-то записи или подсчёты. Он не мог отрицать, что подумал о том, что зелье, которое она предложила ему здесь в первую ночь, было ядом.

Яд — оружие женщин, ведь его трудно обнаружить, если использовать правильно. Но теперь он должен признать, что это подозрение было ошибочным. Тем не менее, когда он сейчас смотрел на Брук, такую красивую и невинную, то должен был очень часто напоминать себе о том, что внешность может быть обманчива. И он должен был заставить ее выпить это зелье, чтобы посмотреть, сделает ли она это.

Раздражённый этими воспоминаниями, Доминик забыл, что нужно поберечь свою рану, когда отказался лечь обратно в постель. Принимая во внимание то, что рана уже не болит, даже не беспокоит его, стало понятно, что девушке действительно удалось поставить его на ноги значительно быстрее. Но будь он проклят, если поблагодарит её за это.

Он крикнул в сторону гардеробной:

— Эндрю, ты еще долго?!

Камердинер быстро появился в углу комнаты с рубашкой и галстуком перекинутыми через руку, поднимая пару брюк, чтобы посмотреть на них.

— Низ всё ещё нужно подшить, сэр.

Без сомнения, так как одна брючина была заметно короче другой.

— Ничего страшного. Я не собираюсь ехать в них в город, просто помоги мне одеться.

Гэбриел поднял бровь.

— А почему это ты вдруг решил выглядеть презентабельно? Ну, скажем так, частично презентабельно. Ты же не думаешь о том, чтобы спуститься вниз, а? Рана снова откроется.

— В один прекрасный день из тебя выйдет замечательная мать, Гэйб, но, прошу, прекрати практиковаться на мне. Я ожидаю сегодня визит Присциллы Хайли. Проводи её сюда, когда она прибудет.

— Какого чёрта ей здесь делать? И откуда ты знаешь, что она приедет? Я не приносил официального послания от…

— Я послал за ней Карла.

— Зачем?!

Доминик жестом отослал Эндрю с остальной одеждой прочь; рубашки и брюк было достаточно.