— Встану, вот увидите. Разумеется, я очень благодарен за уход и заботу и надеюсь, что я не слишком вас замучил. Но повторяю: если я раздражён…

— Почему «если».

— Ну да, я раздражён. Но это из-за того, что… это из-за старого паука Оствика, из-за ловли шпионов, из-за этой проклятой дыры Грэтли, из-за того, что мы воюем как последние кретины и обманываем людей, которые на нас надеются. Это из-за того, что… из-за того, что мне нужно заняться делом!..

— Вам нужно хорошенько отдохнуть, — снова отрезала Маргарет.

Периго встал, поглядывая на нас слишком уж лукаво, и сказал:

— Кое-чем я могу вам в этом деле помочь, Нейлэнд. После разговора с Оствиком я уже нажал на некоторые пружины.

— Спасибо. Приходите завтра, хорошо? Вы мне расскажете всё о Диане, Фифин и остальных.

Инспектор положил мне на плечо руку, которая весила больше, чем недельный мясной паёк целой семьи.

— Дружище, — начал он вдруг ни с того ни с сего, — слушайтесь доктора! Конечно, у вас своя голова на плечах… вы тут такие узлы развязали, с которыми мне бы и до рождества не справиться… но здравого смысла у неё гораздо больше… Между прочим, если вам чего-нибудь хочется, так скажите, мы принесём.

Мне хотелось тысячи вещей, но принести их они вряд ли могли. Маргарет ушла вместе с ними; времени до её возвращения было много, и я собрался спокойно поразмыслить о своих делах. Но вместо того, чтобы логически разобраться во всём, я стал грезить о прекрасной, далёкой, неведомой стране, где дышится легко, где ярко светит солнце. Я усердно работал там, строил, создавал то, что облегчает жизнь тысячам простых людей делает её полнее и счастливее. И со мной была Маргарет, тоже занятая своим делом все дни напролёт, а вечерами мы отдыхали в тишине и прохладе и разговаривали. Очнувшись от грёз, я увидел, что она сидит у моего изголовья и серьёзно смотрит на меня.

— О чём вы думали?

— Люди здравомыслящие о таких вещах не думают, — сказал я. — Но, впрочем, могу вам рассказать. — И я рассказал — гораздо подробнее и красочнее, чем сейчас рассказывал вам.

Она смотрела на меня ласковыми блестящими глазами, лицо её смягчилось и стало ещё лучше.

— Всё это мне понятно, — сказала она. — Но почему я оказалась там?

— А вы забудьте это, — отозвался я, глядя куда-то в угол.

— С какой стати? — спросила она и, помолчав, прибавила: — Должна предупредить, теперь я знаю о вас гораздо больше, чем в субботу. Мистер Периго и инспектор рассказывали мне о вас.

— Они обо мне мало знают, — возразил я. — Да и знать-то нечего, в сущности говоря.

— Я узнала достаточно, чтобы понять, отчего вы такой… «кислый», как вы это называете. Я тоже кислятина.

— Вы такая же кислятина, как… как паточный пудинг.

Она расхохоталась.

— Вот так комплимент! Никто меня ещё до сих пор не сравнивал с паточным пудингом.

— А я люблю паточный пудинг. Если у вас найдётся патока, закажите его на завтра. А теперь я вам вот что скажу: я тоже знаю о вас больше, чем вы полагаете. Я о вас в последнее время много думал. Беда ваша в том, что…

— Ох, начало многообещающее!

— Беда ваша в том, что вы из уважения, восхищения и так далее вышли за человека… великого, если хотите… за человека много старше вас, человека, у которого большая часть жизни была прожита. Вы воображаете, что это была великая любовь, а на самом деле это, вероятно, вообще не было любовью. И теперь, когда всё в прошлом, вы считаете, что и ваша жизнь тоже прожита и что женщину в себе… вы должны вытравить и заморозить…

— Так.