— Я почти ничего не знаю о Нуболе, — ответила она, — но то немногое, что мне известно, звучит плохо. Это малонаселенная земля, которая простирается (как считают) далеко в Страбол, жаркую страну, где люди не могут жить. Здесь полно диких зверей и человеческих племен. Вдоль побережья разбросаны поселения, но большинство их было захвачено или уничтожено тористами. Те, которые не попали под власть тористов, для нас столь же опасны, потому что их обитатели воспримут любого незнакомца как врага.

— Перспектива невеселая, — признал я, — но мы не сдадимся. Мы найдем способ спастись.

— Если кто-то и может это сделать, я уверена, что это ты, — сказала она.

Похвала Дуари обрадовала меня. За все время нашего знакомства она сказала мне, не считая этой, только одну приятную фразу, но впоследствии отреклась от своих слов.

— Я смог бы творить чудеса, если бы ты только любила меня, Дуари.

Она высокомерно выпрямилась.

— Я запрещаю тебе говорить об этом, — сказала она.

— За что ты ненавидишь меня, Дуари, меня, который всегда нес тебе только любовь? — вопросил я.

— Я не чувствую к тебе ненависти, — ответила она, — но ты не должен говорить о любви дочери джонга. Быть может, нам придется находиться вместе много времени, и ты должен усвоить, что я не должна слушать слов любви ни от одного мужчины. Любые наши разговоры — это грех, но обстоятельства делают невозможным поступать иначе.

До того, как меня выкрали из дома джонга, ко мне никогда не обращался никто, за исключением членов моей собственной семьи, а также нескольких верных привилегированных слуг моего отца. Пока мне не исполнится двадцати лет, для меня грешно, а для любого человека — преступно пренебрегать этим древним законом королевских семей Амтор.

— Ты забываешь, — напомнил я ей, — что один мужчина все-таки обращался к тебе в доме твоего отца.

— Один бесстыдный негодяй, — сказала она, — которого следовало казнить за наглость.

— Однако ты не донесла на меня.

— Что сделало меня виноватой не меньше твоего, — ответила она, покраснев. — Это постыдная тайна, которая будет терзать меня до самой смерти.

— Сияющее воспоминание, которое всегда будет питать мои надежды, — сказал я.

— Фальшивые надежды, с которыми тебе лучше всего распроститься. Зачем ты напоминаешь мне об этом дне?! Когда я вспоминаю о нем, я тебя ненавижу. А мне не хочется ненавидеть тебя.

— Это уже кое-что, — заметил я.

— Твоя наглость и твои надежды питаются скудной пищей.

— Ты мне напомнила, что неплохо бы найти какой-нибудь еды и для наших тел.

— В лесу может найтись добыча, — предположила она, указывая на деревья, к которым мы направлялись.

— Посмотрим, — сказал я. — А потом вернемся и поищем неуловимое море.

Лес, к которому мы приближались, состоял из совсем небольших деревьев, высотой всего от двух до трех сотен футов, диаметром от двадцати до тридцати футов. Здесь не было колоссов острова Вепайи, которые вздымали вершины на высоту пять тысяч футов и больше, проникая в вечный внутренний облачный слой планеты.

Чаща была освещена таинственным венерианским сиянием, так что, в отличие от земного леса в пасмурный день, здесь отнюдь не было темно или мрачно. Однако в зрелище этом все же было нечто зловещее. Я не могу объяснить, что именно и почему.

— Мне не нравится это место, — сказала Дуари, слегка дрожа. — Здесь нет ни следа зверя, ни птичьего пения.