Ныне уж кто кого заест, подомнет, изгложет, как это делать,
осуществлять хорошо его, народ, поднатаскали, теперь вот подуськивают из
грязной большевистской подворотни, друг на дружку натравливают, и то-то им
радости, то-то веселой потехи будет, когда мы вцепимся в горло братьев
своих, а они, радетели наши и заботники, разнимать и перевоспитывать, учить
уму-разуму нас возьмутся.
Генерал-холуй
Говорят, мертвые сраму не имут. Но у нас и живые не очень чувствительны
к сраму -- много его, сраму-то, накопилось, вот и приходится сквозить мимо,
переступать, отворачиваться...
Во время царствования Брежнева, любившего, как и все советские вожди,
подхалимов, шестерок и всякий сброд вокруг себя, возник генерал с топорно
тесанным лицом, злой, здоровенный, чего-то все время глазками вышаривающий.
Добровольный, штатным расписанием Кремля не предусмот- ренный, телохранитель
Брежнева, холуй в звании генерала- полковника. В нарядном картузе и мундире,
возникал он откуда-то и, расталкивая всякий народ, в том числе и членов
политбюро, фронтовых друзей и однополчан вождя, помощников, бесцеремонно
выстраивал всю эту челядь, обходил, подозрительно осматривал, указывал
лапищей туда-сюда. Все и всех осмотрев, все и всех гвоздями глаз проколов,
ощупав руками, как куриц, помурыжив вельможный и всякий другой люд, давая
всем своим видом понять, что ежели есть тут враги, он их своими собственными
руками...
Наконец страж этот беспощадный отодвигался в сторону и кивком головы
разрешал приблизиться к его чернобровому божеству, которое снова куда-то
улетало -- решать международные ли дела иль для торжеств, ровно бы из
волшебного сосуда в сосуд переливающихся, может, и на охоту, -- но куда бы
это светило ни уезжало, ни улетало, его провожали все вожди мирового
пролетариата, подобострастно ликующим табуном. Клацая вставными зубами,
престарелые мужи целовались, как бабы, взасос, ручкой махали. Суслов платок
к глазам подносил, зорко через него и через очки наблюдая: все ли из табуна
так же преданно, как он, лобызались с вождем, все ли преданно ручкой делали,
все ли пускали слезу.
Генерал-холуй входил в самолет или в поезд последним, опять же
оглянувшись, одарив холодящим душу взглядом остающихся служить и вести народ
к победам коммунизма, ногой пробовал ступеньку, тамбур, отодвигал в сторону
бортпроводницу как что-то бесплотное, застящее солнце.
Однажды в Ташкенте этот чиновный верзила изловил в воздухе своего бога.
Напомню, как это было: чернобровый вождь приехал в гости к ласковому вождю
Рашидову и среди всяких прочих радостей и достижений ему решили показать
новый лайнер, уже намеченный к запуску в серию. Для вождя поставили
свежепокрашенный, парадный трап, и он, по-юношески бойконько по нему побежал
вверх. Шла прямая телетрансляция столь блистательной победы советского
прогресса, показывали сияющий от счастья, рукоплещущий азиатский народ,
показывали парадно одетых авиаторов, сбитых в табунок, крупно показывали
елейно улыбающихся, сладкую слюну пускающих узбекских заправил -- баев,
ликующий женский корпус с детскими флажками, осыпающими путь невиданного
героя цветами. |