К сожалению, многое из того, о чем вы с таким увлечением и, я бы даже сказал, с упоением беседуете, нам, всем остальным, совершенно неведомо и непонятно. Не лучше ли вам отложить разговор на эту животрепещущую для вас тему на другое время? Я понимаю, насколько она волнует вас, но все же примите, пожалуйста, во внимание тот неоспоримый с научной точки зрения факт, что далеко не все люди сведущи в зоопалеонтологии в такой же степени, как вы.
Отец-Ягуар в ответ на этот протест лишь добродушно рассмеялся, но доктору Моргенштерну было не до смеха. Он очень не любил, когда его прерывали, а что касается чувства юмора, то тут я должен прямо сказать: это замечательное свойство человеческой натуры, увы, не входило в число достоинств приват-доцента Берлинского университета. Несмотря на то, что после просьбы хозяина дома Карлос Хаммер уже не поддерживал беседу о доисторических животных, доктор не мог остановиться еще минут пятнадцать и говорил, говорил… Все на ту же тему, разумеется, пока его не остановил уже Хаммер, сославшись на то, что должен спешить, поскольку на улице его ожидают трое его товарищей. Банкир счел необходимым опять вмешаться и заявил совершенно категорически, что ни за что не отпустит так рано столь дорогого гостя, и сам отправился на улицу, чтобы лично пригласить спутников Отца-Ягуара в свой дом. Те охотно согласились зайти на квинту. Как только они вместе с хозяином вошли в гостиную, слуги принесли еще вина, и атмосфера в доме банкира окончательно лишилась первоначального налета некоторой чинности — шутки и остроты стали сыпаться, как из рога изобилия.
Отец-Ягуар приветствовал своих товарищей с дружеской непринужденностью, однако те держались с ним почему-то подчеркнуто сдержанно и почтительно, как ученики-отличники с авторитетным и уважаемым учителем.
Поскольку, напоминаю, благодарить и хвалить Отца-Ягуара за его подвиги во время корриды в тот вечер было, условно говоря, неприлично, но совсем забыть об этом никак невозможно, то беседа в гостиной постепенно перетекла в культурно-исторический аспект зрелищ, подобных корриде, и уж тут-то доктор Моргенштерн сумел еще раз блеснуть своей эрудицией. Он стал рассказывать дамам о гладиаторах Древнего Рима, потрясая их воображение разными историями из жизни «самнитов» и «фракийцев», «ретиариев» и «мурмиллонов» . И вдруг неожиданно, словно вспомнив что-то гораздо более существенное и важное, замолчал на полуслове и, повернувшись снова к Отцу-Ягуару, воскликнул:
— Как жаль, что вы не жили в то время!
— Но почему же жаль? — удивился тот.
— Потому что тогда ваши подвиги были бы непременно отражены в «Описаниях римских обычаев» Фридлендера и в «Государственном устройстве Древнего Рима» Маркквардта .
— Сеньор, вы чрезвычайно любезны, но должен вас огорчить, я предпочитаю жить сегодня. Несмотря даже на то, что интерес к моей персоне со стороны таких знаменитых ученых, которых вы назвали, был бы лестным для меня.
— Возможно, вы и правы, но все же ваше имя, несомненно, попадет на скрижали истории, — заявил на это ученый с самым серьезным видом. — Ваше выступление в качестве тореадора на корриде в Буэнос-Айресе есть настоящий подвиг, и настолько уникальный, что просто не может избежать самого подробного научного толкования. Мне же как первому ученому, ставшему по воле случая его свидетелем, очень бы хотелось узнать для начала: в чем именно заключается специфика смертельного удара ножом, с помощью которого вы повалили этого дикого американского бизона?
— Это просто результат тренировки. Я не раз убивал бизонов этим способом. Но, конечно, как вы, наверное, уже догадались, не в Аргентине, а в Соединенных Штатах.
— В Соединенных Штатах! В таком случае, я должен задать вам еще один вопрос: приходилось ли вам бывать в знаменитой Мамонтовой пещере в штате Кентукки, где, как считают многие исследователи тайн природы, до сих пор обитает какое-то загадочное доисторическое животное, так называемый «огайский зверь»?
— Дорогой доктор, давайте поговорим об этом все же в другой раз, как просил нас хозяин дома. |