Изменить размер шрифта - +

– Давай спросим почем? – опуская жену на землю, неожиданно для себя предложил Бобров.

– Ой, правда! Я сама об этом подумала, – выдохнула Кира.

Калитка замыкалась на проволочный ободок. Они сняли немудреный запор, открыли калитку, поднялись на высокое волжское крыльцо и постучали. Глуховатая хозяйка преклонных лет открыла не сразу.

Через полчаса, за самоваром, москвичи узнали и цену дома, и причину продажи. Елизавета Федоровна имела под Москвой, в Мытищах, сестру, на три года старше ее самой. Та болела и требовала ухода. Обе женщины доживали одиноко, и Елизавета Федоровна решилась перебраться в Мытищи. Бывать там наездами пенсионерке было дорого да и трудно: старушка разменяла восьмой десяток.

– Ну что, рискнем? – подмигнул Бобров, когда они снова оказались на прибрежной улочке. – Заживем в своем доме. Тут и погреб, и кладовки. Будешь заготовки делать. Ты же у меня мастерица.

– А твоя работа?

– Уйду на пенсию! – заорал Никита Васильевич, схватил Киру в охапку и закружил по булыжной мостовой.

– Отпусти, люди увидят! – взмолилась женщина. – Мы же с тобой не студенты, стыдно…

Все оставшееся путешествие они говорили только о домике в Калязине. Бобров мечтал приезжать туда в начале весны, чтобы наблюдать ледоход, проводить в городке все лето до поздней осени и возвращаться в Москву с первым снегом. Они вспоминали сад, и Кира уже продумывала, какую ягоду пустит на компоты, а какую на варенья.

– Представляешь, мы будем каждый день просыпаться – и в окне Волга! Закаты, рассветы! Мы же в столице неба не видим, хоть и живем на чердаке. Вокруг башен настроили, что и в гостиной темно стало. А тут мы живую природу на остаток жизни получим. И никаких убийств! Как же мне эта уголовная сволочь осточертела! – восклицал полковник. Кира тихо улыбалась, в ее глазах светился тайный восторг.

На обратном пути они домик купили. В конце августа Никита Васильевич написал заявление. Через десять дней его вызвали к генералу – начальство вовсе не обрадовалось желанию Боброва уйти на покой.

– Кого на твое место ставить, ты подумал? – раздраженно выговаривал подчиненному заместитель начальника Управления генерал Еремин. – Ты вроде наладил раскрываемость, но меня, ядрена Феня, все равно дерут в мэрии каждую неделю. А что будет, если ты уйдешь? О деле думай, Никита, о себе потом. За нами Москва. И на хера тебе пенсия? Ты мужик крепкий, без дела волком взвоешь.

– Я найду замену, – пообещал Бобров.

– Волкова? – Еремин скривился.

– Тимофею еще рановато. Он сможет, но годика через три, пожалуй.

– Тогда кого?

– Пока не знаю.

– Достойную замену не найдешь, будешь сам работать. – Еремин поднялся из-за стола и ткнул пятерню Боброву. – Иди, Никита. Огорчил ты меня, хренов пенсионер. Думал, вместе на отдых пойдем.

Вернувшись в свой кабинет, Бобров вызвал Тимофея Волкова.

– Хочу с тобой, майор, поговорить откровенно.

– Слушаю, Никита Васильевич.

– Ты присаживайся, Тимофей. Чай будешь?

– Только что с ребятами пил. Больше не войдет, – отказался Волков.

– Как там с помощником депутата? Давят? – Никита Васильевич не хотел сразу выкладывать свое решение.

– Давят, но Колесников сидит и до суда будет сидеть.

– До суда будет, а потом оправдают и выпустят. Делаем мы свое дело, а они словно в другой стране живут. Убийц на свободу отпускают. Будто у них близких нет, волноваться не за кого, – проворчал полковник.

Быстрый переход