Она плакала в одиночестве от страха и горя, когда умерли ее родители. Она рыдала и была сама не своя, когда необходимость вынудила ее стать любовницей старика. Тогда слезы не помогли. Не помогут и сейчас. Просто она должна быть хитрой и наблюдательной. Она должна думать, искать выход из положения и выжидать. В этом она была похожа на Кайлмора. Самообладание было ее укрытием и ее оружием.

Обстоятельства заставили ее научиться понимать мужчин. Этот экземпляр был более непроницаемым, чем большинство, но она знала, что герцог упрям и безрассуден и не отступится от задуманного, даже когда и небу станет ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Мой брат подаст на вас в суд.

– Это тот самый брат, который был твоим сутенером в Лондоне?

– Это неправда. Он оберегал меня.

У чудовища хватило наглости снова улыбнуться ей. В этой улыбке красиво очерченных губ были и снисходительность, и презрение.

– Едва ли ты нуждалась в защите от меня. Нет, моя дорогая Сорайя, ты заблуждаешься, ожидая спасения с этой стороны…

– Не называйте меня так! – Связанные руки сжались в кулаки.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Пусть он никогда не увидит, пусть он никогда не увидит, повторяла она про себя. Затем сказала спокойно:

– Меня зовут Верити Эштон.

– Как хочешь, – равнодушно ответил он: – Но не воображай, что что-то изменилось.

Его улыбка стала самодовольной. Конечно, потому что он видел. Он был проницательным человеком и обладал поразительной способностью читать ее мысли. С самого начала он знал, что ее внешнее спокойствие скрывало страх, растерянность и ярость.

Но это не означало, что она должна признать свое поражение. Вериги выпрямилась, бросила на Кайлмора уничтожающий взгляд, полный бессильной ненависти, и отвернулась.

Несколько миль они проехали в молчании, становившемся все более тягостным. Хотя узы были туго затянуты, шелк раздражал не кожу, а скорее гордость Верити.

Герцог не спускал с нее глаз. Она терпела его пристальный взгляд, а карета катилась по дороге, унося ее все дальше от Уитби и разбитой мечты о мире и спокойствии. С каждой секундой напряженность все возрастала. Она отягощалась ее страхом и его неукротимым стремлением к цели. Но было что-то еще, в чем Верити не хотела признаться. Чувственное притяжение, всегда существовавшее между ними, было почти ощутимо в слабо освещенной карете.

Верити не питала иллюзий относительно своего наказания.

Он хотел ее. Он овладеет ею. Он достаточно зол, чтобы причинить ей боль. От нее не ускользнуло значение тех нескольких минут, когда он стоял на коленях у ее ног. У него перехватило дыхание, хотя он пытался это скрыть, у него дрожали руки, когда он ее связывал.

Он по-прежнему был рабом своего вожделения. Конечно, так и есть. Иначе зачем он отправился в это безумное путешествие?

Его страсть была его слабостью, которой немедленно воспользовалась бы великая Сорайя. Но до тех пор, пока положение не станет безвыходным, Верити отказывалась опускаться до дешевых уловок проституток.

Герцог был силен и безжалостен. Если в Лондоне между ними соблюдались некоторые приличия, то теперь они были забыты. Она чувствовала, он так близко подошел к грани, что готов совершить все, что придет ему в голову. Абсолютно все.

Но это не будет его торжеством, храбро заверила она себя. Ей так хотелось в это верить.

– Я не предала вас, – сказана она не столько из желания нарушить гнетущее молчание, сколько потому, что ей очень хотелось поговорить с ним.

В полутьме кареты можно было разглядеть, что выражение его глаз не изменилось.

– Нет, предала.

– Наш контракт был заключен на год. Все, что вы мне дали, принадлежало мне на законном основании.