– Может, и я схожу с ума, – сказал Вернон. – Приду домой и битых два часа разговариваю со своим псом, мать его...
– Двое нас таких, – сказал Двейн.
Вот какая сцена произошла между Гарри и Двейном, вот из‑за чего Гарри так расстроился.
Гарри зашел в кабинет Двейна сразу после Вернона Гарра. Никаких неприятностей он не ожидал, ибо у него с Двейном никогда серьезных неприятностей не бывало.
– Ну, как мой старый боевой товарищ? – спросил Гарри.
– Ничего, все как полагается – сказал Двейн. – А у вас ничего не случилось?
– Нет, – сказал Гарри.
– Жена Верна вообразила, что он превращает ее мозг в плутоний, – сказал Двейн.
– А что такое плутоний? – спросил Гарри. Так они поболтали, а потом Гарри решил выяснить для себя некоторые вопросы – просто ради хорошего разговора. Он сказал, что иногда грустит, оттого что у него нет детей – Хотя отчасти я и рад, – сказал он, – ну зачем мне принимать участие в перенаселении земли?
На это Двейн ничего не ответил.
– Может, надо было нам хоть усыновить кого, – сказал Гарри, – да теперь уже поздно. Нам со старухой и так не скучно – упражняемся друг с дружкой будь здоров. Зачем нам ребенок?
Вот когда он упомянул об усыновлении, Двейн взбесился. Его самого усыновили: взяла его супружеская пара, переехавшая в Мидлэнд‑Сити из Южной Виргинии, чтобы заработать побольше денег на заводе во время первой мировой войны. Родная мать Двейна была незамужней учительницей, она писала сентиментальные стишки и уверяла, что ведет род от Ричарда Львиное Сердце, который был королем. Родной отец Двейна был приезжий наборщик, соблазнивший его мать тем, что отпечатал ее стишки типографским способом. Он не тиснул их в газету и вообще никуда не отдал. Ей было достаточно того, что он их отпечатал в одном экземпляре.
Она была неполноценной детородной машиной и автоматически самоуничтожилась, рожая Двейна. Наборщик исчез. Он был самоисчезающей машиной.
Может быть, слово «усыновить» вызвало какую‑то злополучную химическую реакцию в мозгу Двейна. Во всяком случае он совершенно неожиданно зарычал на Гарри:
– Слушайте, Гарри, взяли бы у Верна Гарра ветошь, облили бы «Суноко‑Синью» и сожгли бы весь свой хреновый гардеробчик. А то мне мерещится, будто я сижу у «Бр. Ватсон».
«Бр. Ватсон» называлось похоронное бюро для белых людей среднего достатка. «Суноко‑Синь» была марка бензина.
Сначала Гарри обалдел, потом ему стало обидно. Ни разу за все годы, что они работали вместе, Двейн ни словом не обмолвился о его одежде. По мнению Гарри, одевался он строго и аккуратно. Рубашки он носил белые. Галстуки – синие или черные. Костюмы – серые или темно‑синие. Ботинки и носки – черные.
– Знаете что, Гарри, – сказал Двейн, и лицо у него стало зловредное. – Подходит «Гавайская неделя», и я не шучу: сожгите свои тряпки и купите себе все новое или же поступайте на службу к «Бр. Ватсон».
Гарри так и стоял, разинув рот, – а что ему еще было делать?
«Гавайская неделя», про которую упомянул Двейн Гувер, была рекламным предприятием: всю контору убирали и украшали так, чтобы помещение как можно больше походило на Гавайские острова. Люди, купившие новые или подержанные машины или заплатившие за ремонт свыше 500 долларов, тем самым получали право участвовать в лотерее. Трое таких счастливчиков выигрывали по бесплатной поездке на два лица: сначала – в Лас‑Вегас и Сан‑Франциско, потом – на Гавайские острова.
– Я уж не говорю, что ваша фамилия звучит как модель «бьюика», хотя продаете вы «понтиаки», – продолжал Двейн. |