Однако, строго говоря, только памятник на кладбище был действительно поставлен для него. Клуб все равно был бы выстроен. На постройку клуба были выделены средства за два года до того, как Джордж Хикмен Бэннистер погиб во цвете лет. А чтобы наименовать клуб в его честь, никаких дополнительных сумм не потребовалось.

Голгофское кладбище, где упокоился Джордж Хикмен Бэннистер, было названо Голгофским в честь горы в Иерусалиме, в тысячах миль от Мидлэнд‑Сити. Многие люди верили, что тысячу лет назад сын Создателя вселенной был убит на этой горе.

Двейн Гувер не знал, верить этому или же нет. Не знала этого и Патти Кин.

Впрочем, сейчас это их мало трогало. У них и других дел хватало. Двейн беспокоился, до каких же пор у него продлится приступ эхолалии, а Патти Кин пыталась определить, стоят ли чего‑нибудь ее свежесть, и красота, и подкупающие манеры в глазах такого милого, даже чем‑то привлекательного, немолодого, средних лет, владельца конторы по продаже «понтиаков», как Двейн.

– Во всяком случае, – сказала она, – это, конечно, большая честь, что вы посетили нас. Конечно, может, я не так сказала, но вы понимаете мои слова.

– Слова, – сказал Двейн.

– Бифштекс хороший? – спросила она.

– Хороший, – сказал Двейн.

– У нас всем так подают, – сказала она. – Мы ничего не готовили специально для вас.

– Вас, – сказал Двейн.

Впрочем, слова Двейна уже давным‑давно никакого значения не имели. Да и вообще то, что говорила большая часть жителей Мидлэнд‑Сити, никакого значения не имело, если только разговор не шел о вполне определенных вещах: о деньгах, постройках, путешествиях – словом, о вещах измеримых, конкретных. Каждый играл свою определенную, четко намеченную роль – черного человека, белой девицы, выгнанной из школы, торговца «понтиаками», гинеколога, газовщика. Если человек из‑за возникновения в нем вредных веществ начинал жить не так, как ожидалось, окружающие тем не менее притворялись, что он остался таким же, каким его привыкли видеть.

Именно по этой причине жители Мидлэнд‑Сити с таким запозданием обнаруживали, что кто‑то из их сограждан стал ненормальным. Они неизменно продолжали воображать, что все люди какими были изо дня в день, такими и остались. Их воображение, словно маховое колесо, крутилось как попало на расшатанном механизме жестокой истины.

Когда Двейн ушел от Патти Кин из закусочной «Бургер‑Шеф» и, сев в свою рекламную машину, уехал, Патти Кин уже была твердо уверена, что она могла бы осчастливить его, отдав ему свое юное тело, свою выдержку и жизнерадостность. Ей хотелось плакать оттого, что на его лицо легли морщины и жена у него отравилась порошком «Драно», а его пес должен был непрестанно ввязываться в драки, так как не мог вилять хвостом, да еще и сын у Двейна – гомосексуалист. Обо всем этом она отлично знала, как, впрочем, знали про Двейна и все другие.

Патти посмотрела на радиобашню, ВМСИ, которая тоже принадлежала Двейну Гуверу. Это была самая высокая постройка в Мидлэнд‑Сити. Башня была в восемь раз выше памятника Джорджу Хикмену Бэннистеру. Наверху у нее горел красный свет – чтобы не натыкались самолеты.

И еще Патти думала обо всех новых и подержанных автомобилях, которые принадлежали Двейну Гуверу.

Кстати, земные ученые открыли потрясающую штуку про тот континент, на котором стояла Патти Кин. Оказывается, он опирался на глыбу толщиной в сорок миль, и эта глыба медленно плыла в расплавленном месиве. И у каждого континента была своя глыба. А когда одна глыба сталкивалась с другой, образовывались горные цепи.

Например, горы в Западной Виргинии образовались, когда большой обломок Африки ударился о Северную Америку.