|
Все эти уголки появились в двадцатые-тридцатые годы. Они были созданы тем же средним классом для среднего класса, считавшего удобство в сочетании с приторным изяществом и причудливостью синонимичным понятию «красота». Карл прекрасно понимал, что побуждение, столь часто заставляющее его посещать этот сад под застекленной крышей, свидетельствовало о желании вернуться в детство и в то же время о стремлении уйти от действительности. Карл принимал это в себе. Он даже находил ироническое утешение в том, что по сравнению с коллекционированием детских книг и игрушечных солдатиков посещения испанского сада обходились ему куда дешевле. Уже давно Карл не предпринимал никаких серьезных попыток избавиться от этих неподобающих мужчине привычек. Он был их рабом. В той же мере, в какой был рабом детских страхов своей матери — множества всевозможных страхов, которыми ей удалось заполонить его собственное детство.
Сидя на своем обычном месте теплым июньским днем 1971 года и размышляя о собственном детстве, Карл задался вопросом: а не был ли его небольшой творческий дар следствием полученного им странного воспитания? Ныне многие связывают отклонения от нормы с творческим даром. Возможно, в силу своей чувствительности он был необычайно восприимчив к влиянию своей матери. Не исключено, что подобное влияние и в самом деле могло замедлить развитие его таланта. Карлу не понравился ход его мыслей. Если мыслить в этом направлении и дальше, можно необратимо разрушить очарование этого сада. Карл улыбнулся сам себе и откинулся на спинку скамейки, глубоко вдыхая тяжелый аромат львиного зева и тюльпанов. Карлу всегда казалось, что запах этих цветов погружает его в спасительный туман самообмана — в то, что он сам для себя определял словом «самопознание». Запрокинув голову, Карл смотрел в чистое голубое небо за застекленной крышей. Чуть-чуть фантазии — и шум уличного движения далеко внизу превращается в жужжание насекомых летом в саду на природе. Где-нибудь в саду, в сельской местности, давным-давно… Карл еще больше откинулся на спинку скамейки. Ему не хотелось думать о матери, о своем детстве — таком, каким оно было на самом деле, о собственной заурядности. Карл фантазировал: он красивый молодой аристократ времен Регентства. Устав от дикого Лондона с его политиками, игорными домами, дуэлями и женщинами, он только что вернулся в свое поместье в Сомерсете, где его встречает нежная юная жена. В свое время он женился на молоденькой девушке родом из этих краев, дочери старомодного эсквайра. Сейчас она вне себя от радости от того, что муж наконец вернулся, ибо души в нем не чает. Никогда ей не приходило в голову критиковать его образ жизни. Смысл жизни она видит для себя лишь в том, чтобы приносить ему удовольствие. Как ее имя? Эмма? Софи? Или что-нибудь более эллинизированное? Грезы Карла только-только начали оформляться в полномасштабную фантазию, когда внезапно были прерваны. — Добрый день. Голос был низкий, сочный и слегка смущенный. Карл открыл глаза. Первое, что увидел Карл, — лицо, совсем рядом с его собственным. Черное и лоснящееся, как отполированное столетиями эбеновое дерево. На лице было забавное выражение — лукаво-смущенное. — Вы не возражаете, если я присяду на вашу скамейку? Высокий черный мужчина решительно утвердил свой зад рядом с Карлом, не дожидаясь разрешения. Раздраженный нарушением своего покоя, Карл сделал вид, что всецело поглощен каменными плитками, которыми был вымощен сад. Карл не выносил людей, которые пытались здесь с ним заговорить, тем более, если эти люди вторгались в его грезы. — Конечно, — ответил он. — Я все равно ухожу. Это был его обычный ответ. Он оправил потрепанный рукав своей куртки. — Я знакомлюсь с Лондоном, — сказал чернокожий. На незнакомце был легкий, исключительно элегантный костюм: серый с серебристой искоркой. |
