— Ой, милый доктор, я боюсь. Я очень боюсь. Я не буду пока. Обожду.

— Я не милый доктор — я обычный доктор, исполняющий свои обязанности, как мне положено; Оперироваться надо.

— Нет, нет. Не буду.

— Дело ваше. Скажите, вы еще чем-нибудь болели?

— Воспаление легких было. Давление в прошлом году поднималось как-то…

— Да нет. На учете нигде не состоите?

— Я?!

— Про себя я сам знаю. Вы, конечно.

— Я — нет.

— В психодиспансере не на учете?

— Я?! Что вы! Никогда.

— Странно. Очень странно. Как же вы тогда не понимаете, что у вас бомба в животе, которая ежеминутно может взорваться, что операция необходима. Только больной, не отдающий себе отчета в происходящем в этом мире, может отказаться от операции.

Вадим Сергеевич повернулся к следующей кровати:

— Ну так. Что у вас?

— Все бы хорошо, Вадим Сергеевич, но икота замучила.

— Икота? Промыть желудок.

— Вадим Сергеевич! Доктор! Не надо! Что вы! Не могу. Сегодня ночью дежурные пробовали — не получилось.

— Пробовали?! Не получилось?! А мы и пробовать не будем — возьму сам и заведу зонд. Пробовали!

Больная с ужасом выкатила на него глаза, полные нечеловеческого испуга.

Наверное, и правда страшно, когда с таким суровым видом, с надменностью в лице тебе говорят: «Я сам введу вам зонд в желудок», — страшно. «Я сам подожгу бикфордов шнур», «Я сам взорву скалу у дома», «Я сам…», «Я сам…»

(Представляю себе, как лежу в больнице, как мне вставляют зонд в желудок через рот, а он не идет, — и мне его опять, а это нужно, а я боюсь, не могу, мне трудно, а я боюсь и, оттого, что очень нужно и ничего не получается, и бог его знает, что произойдет, если я так и не смогу, если зонд в желудок так и не пойдет, не попадет…

И приходит доктор, надменен и суров, и без улыбки говорит, что преодолеет мое сопротивление, мои внутренние препятствия, мою беду и ввергнет в меня зонд для блага моего.)

Да. Я сам введу зонд и посмотрю, как это «не по-лу-чи-лось»!

А в это время в соседней палате Зоя Александровна хлопотала над послеоперационной больной, которая точно так же пыталась избежать подобной процедуры.

(В больницах так часто бывает. Вдруг возникает и расходится по всему отделению волна отказов, ну, скажем, как и в этом случае, от промывания желудка. Отказы начинают носить эпидемический характер. Будто больные сквозь стены начинают индуцировать, заражать друг друга, словно гриппом, невероятной боязнью зонда в желудке. Спора нет — мероприятие не из приятных, но все-таки эпидемический характер отказов тоже не всегда понимаешь. Что произошло в воздухе отделения? Что-то произошло. Когда катятся, отказы от операций, причину найти легче — скорее всего кто-то умер, и, естественно, вокруг лежащие больные пугаются. Это понятно. Но внезапно возникшая зараза мелочного отрицания мелкой необходимости одновременно в разных концах отделения, в разных палатах носит, на мой взгляд, пожалуй, мистический характер. Мистика все, что я не понимаю. Тоже на мой взгляд!.. Я на все смотрю со своей колокольни… А если подняться выше — выше своей докторской колокольни?.. Доктору подняться выше своих докторских забот и проблем?.. Наверное, это невозможно.)

— Зоя Александровна, нет, нет. У меня не получится ничего.

— Миленькая, это очень нужно. — Зоя Александровна присела на край кровати. — Не волнуйтесь, это будет очень просто. Я сама вам все сделаю, осторожненько, через нос, вы и не заметите, мы смажем зонд маслом, он тонкий, легко скользнет, смотрите, это очень легко.