|
Во всех концах Сити вопили пострадавшие, и беда неслась, словно танцовщица на Эдинбургском фестивале. Строительные компании устраивали экстренные совещания, все ждали, что подскочат кредитные ставки, и вопрос был только в том, как высоко. Вины короля, конечно, в этом не было, но люди утратили наивную веру в стихийные катастрофы, им надо было кого-то обвинить. А это означало, что Маккиллин тоже попадает под обстрел: у всех в памяти были его недавние заявления, что он поддерживает королевскую семью на все сто процентов. Утром, обдумывая стратегию обороны, он решил, что окопы короля слишком плотно накрыты вражеским огнем. Части у него за спиной не были легкой кавалерией, а сам он не был Эрролом Флинном. Чтобы тебя ни за что застрелили под Троссаксом? Нет, лучше дожить до следующего дня. Задать можно какой-нибудь вопрос о правах человека, спросить о чем-нибудь из небесных сфер или о молниеносной поездке премьера в Москву, объявленной на следующую неделю. Этого будет достаточно, это создаст дистанцию между ним и схваткой, отведет его подальше от виселицы… А пока, в ожидании, ему становилось дурно от тепла и столпившихся вокруг переедающих мужчин.
Он обратил внимание на то, что Урхарт появился вовремя, — отвечал на вопросы он ровно в три пятнадцать. Премьер-министр пробирался сквозь толпу у кресла спикера, протискивался мимо коленок остальных членов кабинета, плотно заполнивших переднюю скамью. Через площадку для доставки депеш он улыбнулся Маккиллину, продемонстрировав передние зубы сквозь щель между тонкими губами: предупредительный выстрел послеобеденного сражения. За Урхартом двигалась досточтимая леди, депутат от северного Дорсета — она подобострастно пригнулась, пока ее босс усаживался. Ее кричаще алый костюм, подобно светофору, выделялся среди серых костюмов: на телеэкране это, должно быть, хорошо видно, как и выражение лица, которое она репетировала перед зеркалом все утро. Она была недурна собой, миловидна, моложава, и ее голос, напоминавший голос гиены, в постели мог брать верхнее си, как уверяли даже некоторые депутаты от оппозиции. Она никогда не занимала министерского поста, но ее мемуары обещали быть самыми кассовыми. Маккиллин с рассеянным видом откинулся на спинку, на самом деле разглядывая наверху галерею прессы. Над тонкой резной балюстрадой он видел только лица репортеров — напряженные, ждущие. Их перья, их штампы были уже готовы к работе. Что же, он не заставит их долго ждать, ввяжется в бой при первой же возможности, помашет своим знаменем и удалится с поля боя еще до того, как разгорится настоящее сражение и все выйдет из-под контроля. Права человека — вот его тема. Чертовски удачная идея. Мадам спикер уже задала первый вопрос, спросив премьер-министра о мероприятиях, намеченных у него на сегодня, и Урхарт дал свой обычный и рассчитанно туманный ответ, отметив лишь несколько официальных мероприятий, «помимо ответов на вопросы в палате». — Он забудет про все остальное. — Это был голос «зверюги» со скамьи ниже прохода, на которой он давно и прочно обосновался. По виду «зверюги» можно было заподозрить, что у него расстройство желудка, вызванное, скорее всего, сандвичами и пинтой горького пива. Урхарт коротко ответил на первый вопрос о местных дорогах, заданный переживающим за своих избирателей депутатом от округа, где он прошел с небольшим перевесом. Настала очередь Маккиллина. Он наклонился вперед и повернул голову к мадам спикер. — Лидер оппозиции. — Голос мадам спикер вызывал его к барьеру. Он даже не успел подняться с места, как еще один голос прорезал гул зала: — Его не спутаешь с лидером оппозиции, этого жалкого вонючего лизоблюда. Щеки Маккиллина покраснели сначала от гнева, потом от изумления. Это был «зверюга». Член его собственной фракции! — И порядку! К порядку! — завизжала мадам спикер. |
