— Я думал, что вы могли бы помочь мне.
— Я не могу помочь вам, синьор Монделли, во всяком случае, как итальянскому гражданину. И во всяком случае, прямо.
Пальцы Монделли вцепились в черный галстук, а его испуганные глаза были готовы, казалось, выпрыгнуть из орбит.
— Однако в нынешних серьезных обстоятельствах я готов кое в чем солидаризироваться с вами. Британское правительство тоже не испытывает восторга по поводу новых брюссельских предложений. По своим собственным соображениям, как вы понимаете. И, если бы все зависело только от меня, я наложил бы на весь этот проект вето.
Музыканты начали собираться в оркестровой яме, и в зале стал нарастать шумок ожидания.
— К несчастью, — продолжал Урхарт, — этот вопрос является лишь одним из многих, по которым нам приходится вести переговоры с нашими европейскими партнерами и с комиссарами Сообщества, даже британскими. В таких делах невозможно обойтись без взаимных уступок. А нас, к тому же, отвлекают наши внутренние проблемы. Похоже, что впереди нелегкие времена, и они потребуют от нас больших усилий.
— Речь идет о судьбе всего моего бизнеса, господин премьер-министр. Ко дну пойдут либо новые правила, либо я.
— Это действительно так серьезно?
— Да!
— Ну что ж, тогда было бы счастливым случаем, если бы интересы моего правительства совпали с вашими.
— Я был бы так признателен…
— Если бы я был на вашем месте, синьор Монделли, если бы мне грозило разорение… — он принюхался к воздуху, словно почуявший добычу волк, и помолчал, — я был бы, думаю, признательнее в десять раз.
Урхарт издал небрежный смешок, который должен был свидетельствовать о легкомысленном характере последнего замечания, но итальянец все понял. Урхарт подвел его к самому краю зияющей пропасти и позволил заглянуть в нее, а теперь предлагал спасательный канат. Несколько мгновений Монделли прикидывал и, когда снова заговорил, в его голосе уже не было паники. Теперь они говорили не о спасательном канате, а о деле. Упомянутая сумма составляла около двух процентов его годового дохода — много, но терпимо. А его бухгалтеры могли отыскать способы записать ее в не облагаемые налогом иностранные капиталовложения. Он медленно кивнул головой.
— Как вы правильно сказали, синьор Укат, я действительно должен быть благодарен больше. В десять раз.
Урхарт, казалось, не слышал этих слов, его мысли текли независимо от мыслей итальянца:
— Понимаете, нам пора сделать еще одну попытку поставить Брюссель на место, и этот случай представляется мне подходящим. Есть несколько британских компаний, которые пострадали бы…
— Я хотел бы принять участие в кампании вашей партии.
— В самом деле? Поговорите со Стэмпером, это по его части, Я не имею отношения к этому.
— Я уже сказал мистеру Стэмперу, что считаю вас великим интернационалистом.
— Это очень любезно с вашей стороны. И это был действительно прекрасный вечер.
— Да. Но я не слишком большой любитель оперы, премьер-министр. — Он снова помассировал поясницу. — Надеюсь, вы простите, если я не останусь на вторую половину?
— Но Стэмпер заплатил за билеты…
— Он заплатил за билеты, но я, мне кажется, заплатил за свою свободу.
Узел галстука свободно болтался у него на груди.
— В таком случае спокойной вам ночи, синьор Монделли. Было приятно познакомиться с вами.
Когда массивная фигура итальянского мецената исчезла в дверях ложи, Стэмпер выразил свое восхищение. Появилась Элизабет Урхарт, распространяя аромат духов и бормоча что-то о приеме для труппы по окончании спектакля. |