— Надолго я ушла из дома? — Чуть не добавила «Филипп», вовремя прикусив язык.

— Навсегда.

— Как?.. — опешила я. — Навсегда-навсегда?

Он лишь кивнул и отвернулся, с неудовольствием разглядывая свежий срез на коре дерева, растущего рядом. Зрелище ему явно не нравилось, он сосредоточенно хмурил брови. Потом покопался в сумке, достал маленькую баночку, подошел к дереву, смазал срез каким-то средством из этой банки и перевязал собственным носовым платком. Я с удивлением наблюдала за ним. Скажите пожалуйста, какие мы чувствительные! Что это было: показательные выступления или приступ особой близости с природой?

— Отдохнула? — спросил он, когда закончил «лечить» дерево.

— Ну, так, не особо…

— Тогда, идем дальше, — он протянул руку, и мне ничего не оставалось, как подать ему свою.

Какая у него теплая и мягкая ладонь! Прикосновение было так приятно, что я невольно на мгновение закрыла глаза. Открыв, увидела его глаза, обволакивающие меня чернотой.

— Не надо, — попросила я. — Я и так пойду с тобой.

— Тогда, без фокусов и молча, — согласился он и выпустил мою руку. Оказывается, он до сих пор ее удерживал в своей. За ощущением комфорта я даже не заметила этого.

Филипп развернулся и уверенно пошел вперед, лавируя между деревьями и не оглядываясь назад. Он передвигался так быстро, что я едва поспевала за ним. В прошлый раз мы тоже так быстро шли? Неудивительно, как много времени мне потребовалось, чтобы прийти в себя.

Пару раз я готова была окликнуть его и попросить идти помедленнее, но вовремя вспоминала о приказе молчать. Зато, думать мне не запретили, чем я и занялась.

Я уже должна находиться на работе. Рая, наверное, оборвала телефон, пытаясь до меня дозвониться. Представляю, как она переживает. Только тем себя и успокаивала, что от меня ничего не зависит. Попроси я Филиппа разрешить позвонить подруге и предупредить, что какое-то время буду отсутствовать, наверняка нарвусь на грубость или что-нибудь похуже. Мелькнула мысль убежать, но я ее тут же отбросила, посмотрев в спину идущего впереди мужчины. Он словно летел, а не шел. Я пыталась определить, касаются ли его ноги земли? Так увлеклась этим занятием, что не заметила большую кочку, споткнулась и полетела на землю. Локоть пронзила резкая боль, и, первый раз за последние несколько дней, из глаз брызнули слезы.

Филипп резко остановился и посмотрел в мою сторону, хоть я и не издала ни звука, молча глотая слезы и пытаясь подняться. Он быстро подошел и поставил меня на ноги. Я вскрикнула от боли в руке, когда он задел ее.

— Поранилась? — спросил он, и я обрадовалась, что не различила в его голосе злобы. — Рука?

Я кивнула, боясь пошевелиться. Рука висела, как плеть, малейшее движение причиняло боль.

— Присядь, — он кивнул на сумку, что валялась рядом. Впопыхах он бросил ее прямо на землю. — Я осмотрю руку.

Филипп помог мне опуститься на сумку, стараясь, чтобы рука оставалась неподвижной. Аккуратно потянул за рукав куртки и откинул ее мне за спину.

— Сейчас может быть больно, потерпи, — предупредил, собираясь задрать рукав свитера.

Филипп очень аккуратно поднимал рукав, но в какой-то момент я все-таки вскрикнула от боли, и предательские слезы вновь заструились по щекам. Рука в районе локтя стремительно опухала, прямо на глазах.