Из десяти дней Тантаэ отсутствовал в замке девять.

Это его и спасло.

Нейаран хотел вечно оставаться над войной, но она пришла в его дом. Равейны слишком боялись оставлять у себя за спиной настолько опасное существо и отправили за Северным князем пятерых – четырёх эстиль из звезды четырёх стихий и Дэй-а-Натье в полной силе. Кто сорвался во время переговоров, он сам ли, Лукреция, так и осталось неизвестным, но живой из замка ушла только Дэй-а-Натье. Троих эстиль убил Нейаран прежде, чем захлебнулся солнечным ядом, а четвёртая…

Четвёртая бросилась в погоню за Лукрецией и нашла её – вместе с сыном. С обращённой, ар-шакаи, справилась легко, даже слишком, но ребёнка пожалела и попыталась забрать его с собой. В этом и была её ошибка – Ксиль оказался настоящим потомком Древних. Он расплакался, позволил взять себя на руки, успокоить, обнять… а как только эстиль потеряла бдительность – разорвал горло зубами, и никакие заклинания не помогли.

К счастью, Дэй-а-Натье была слишком тяжело ранена, чтобы разыскивать последнего из Северного клана. Её сил едва хватило на то, чтобы предать тела подруг огню.

В одиночестве Ксиль провёл три дня. Он стащил тела родителей в большой зал у самого входа, где было больше всего солнца, лёг между ними и попытался уснуть.

Шестилетние человеческие дети редко знают, что такое смерть; дети шакаи-ар знают это слишком хорошо.

И когда Тантаэ вернулся в замок, то Ксиль уже почти перешагнул тот самый порог.

Труднее всего было тогда не сойти с ума сразу.

Тай снова остался без защиты и без надежды выжить. Но сейчас он нёс ответственность не только за себя.

Максимилиан ушёл далеко в сон и просыпаться отказывался. Это было не детской истерикой, а осознанным решением.

«Если возвращаться некуда, то зачем?»

Тантаэ пытался дозваться до него – и словами, и телепатией. Отпаивал по капле своей кровью, вздрагивая от каждого звука – в конце концов, равейны могли вернуться в любое время. И в какой-то момент он почувствовал, что сам угасает, потому что силы просто закончились, и не осталось ни второго, ни третьего дыхания, ни даже чуда.

Ксиль распахнул глаза – впервые за несколько недель – и вцепился ему в руку.

«Не уходи», – попросил он.

И ещё:

«Только не уходи никогда».

И ещё:

«Мой».

Маленькое чудо всё-таки произошло.

Они выжили.

– Иногда находятся люди, Найта, которые осмеливаются спросить у меня, почему я терплю Максимилиана, – с ангельской улыбкой произнёс Тантаэ. Глаза у него сейчас были не тёмно-вишнёвыми, а насыщенно-алыми, как будто светились изнутри от неимоверного жара. – Он жесток, эгоистичен, иногда капризен и всегда – непредсказуем. Он часто подставляет меня под удар, а ещё чаще – себя, и это всё равно бьёт по мне. Он следует исключительно своим желаниям и интуиции, самонадеянно считая, что только он знает, в чём может состоять его благо – и благо близких ему людей. Он идёт к цели, не считаясь с ценой, если считает, что цель этого достойна, и с равной лёгкостью приносит ей в жертву и себя, и других… Всё это так, – мягко сказал Тантаэ. – Но я помню, с чего он начинал… и начинался. У него не было никакой иной опоры, кроме себя, и никакого иного советчика, кроме собственных желаний и предчувствий.

– И он до сих пор следует только им.

– Да, – всё с той же улыбкой согласился Пепельный князь. – В его возрасте немного поздно менять привычки. Особенно детские.

Мне стало неловко, словно я с головой влезла во что-то настолько личное, к чему и прикасаться неудобно.

Глупо было надеяться стать частью этого.