— Ты бы сказал, в какую игру мы с тобой играем, отец!

Вместо ответа он вытащил из кармана кусок мела и нарисовал на стене большой крест.

— Вот на этом месте за кирпичом находится металлическая дверь.

— Дверь?

— Ход, который я замуровал лет тридцать назад.

Я недоуменно сдвинул брови.

— Ход куда?

Отец пропустил вопрос мимо ушей. Он снова забился в кашле.

Отдышавшись после приступа, он сказал:

— Это второе условие, Артур. Ты никогда не должен открывать эту дверь.

Тут мне показалось, что отца не миновало старческое слабоумие. Однако я все-таки собрался задать ему еще парочку вопросов, но он повернул выключатель и полез наверх.

Наследство

Прошлое непредсказуемо.

Ветер с океана не только усилился, но стал еще холоднее.

Мы с отцом снова сидели друг напротив друга за деревянным столом.

Отец протянул мне старенькую ручку со стальным пером.

— Теперь, Артур, ты знаешь оба условия, которые будешь обязан соблюдать. В завещании все прописано. Еще раз повторяю: ты можешь согласиться, можешь отказаться. Даю пять минут на размышление. Захочешь, поставишь свою подпись.

Отец откупорил еще одну бутылку пива и, похоже, почувствовал себя куда бодрее.

Я не сводил с него глаз. Мне никогда не удавалось обмануть его, понять и узнать, что он на самом деле обо мне думает. И все же я всегда старался любить его. Вопреки всему. И не только.

Фрэнк Костелло не был моим биологическим отцом. Мы с ним никогда на этот счет и словом не обмолвились, но оба про это знали. Он, уж точно, еще до моего рождения. А я — когда стал подростком.

Накануне моего четырнадцатилетия мама призналась мне, что зимой 1965 года у нее было долгий роман с нашим семейным доктором. Звали его Адриен Ланглуа, и он уехал в Квебек незадолго до моего рождения. Удар я вынес стоически. Как большинство семейных тайн, эта всегда подспудно отравляла атмосферу. Теперь мне даже стало легче. Непонятное отношение ко мне отца теперь получило объяснение.

Это может показаться странным, но я никогда не искал встречи со своим настоящим отцом. Я отправил полученную информацию в самый дальний угол сознания и, можно сказать, почти что забыл о ней. Семья — это вовсе не кровные узы. В душе я всегда чувствовал себя Костелло, а не каким-то неведомым Ланглуа.

— Ну? Что ты решил, Артур? — повысил голос отец. — Ты хочешь получить эту халупу?

Я кивнул. Кивнул, потому что мне хотелось совсем другого. Хотелось как можно скорее покончить с этой дурной комедией и вернуться в Бостон. Я снял колпачок с ручки, но, прежде чем поставить в конце страницы подпись, еще раз попытался разговорить отца:

— Хорошо бы тебе рассказать мне об этом маяке побольше, папа.

— Я сказал все, что тебе нужно знать, — сердито заявил он.

Но я не сдался:

— Ничего подобного. Ты же не сумасшедший и прекрасно понимаешь, как странно все это выглядит.

— Я хочу защитить тебя!

Неожиданное признание. Интригующее из-за того, что говорил он искренне.

Я удивился, посмотрел на него и заметил, что у отца дрожат руки.

— Защитить от чего?

Он снова закурил, чтобы успокоиться, и его правда отпустило.

— Ладно, ты прав. Тебе надо кое-что знать, — начал он доверительным тоном. — Я скажу тебе то, чего никому еще не говорил.