Страна тогда, если кто забыл, восстанавливала властную вертикаль, поэтому Кремль рассылал во все концы своих полпредов. Было отобрано семь человек, среди которых оказался и наш герой. Президент предложил ему стать государевым оком (а также мускулистой рукой, головой и прочими частями государева тела) на Дальнем Востоке.

— И вы сразу согласились?

— Нет, не сразу. Долго думал. Минуту примерно. Потом согласился.

Регион Пуликовскому достался не самый приятный — и надо бы хуже, да не найдешь. Но он привычно впрягся в лямку, работая с девяти утра до двух часов ночи. Впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного, генерал всю жизнь так работал. Удивительное было в другом — я знал, что сын генерала погиб в Чечне, и не мог не спросить:

— Вы ведь могли бы его куда-нибудь перевести оттуда. Я бы своего перевел.

— Я пытался. Не надо делать из меня героя, я нормальный отец, и мне не хотелось, чтобы погибал мой сын. Он туда попал без моего ведома. Но я знал, что если я приеду, посажу его в вертолет и увезу оттуда, что мне очень хотелось сделать, я потеряю сына, а он потеряет во мне отца. Поэтому я, ну, просто интересовался, где сейчас его полк, следил, чтобы сменили их вовремя.

— А как он погиб?

— Был бой тяжелый… Это отдельная песня, целую книгу можно написать о том, как много потерь мы понесли из-за некомпетентности командиров! У моего сына был командир полка — человек, которого за неспособность к командованию полком сняли с должности в Московском военном округе. И послали в Чечню — проявить себя. У меня в голове не укладывается! Когда я об этом узнал, у меня был шок. Человек не справляется с обязанностями командира в мирных условиях, и его посылают в боевые!.. Это ужасно, это, это… Я даже не знаю, как это назвать…

Он организовал дело таким образом, что люди пошли в бой без прикрытия артиллерии, вертолетов, без связи. Был жесточайший бой с бандой покойного ныне Арби Бараева. У бараевцев было около восьмидесяти человек, а у сына — двадцать четыре. Им пришлось в Шатое захватить двухэтажный кирпичный дом и вести бой в окружении. Если бы у них была связь — с авиацией, артиллерией — они бы вызвали огневую поддержку, вертушки.

Я сам был в окружении однажды. Обложили нас как-то в районе Зандака. Плотно так взяли. Мы думали, что уже все, конец. Спасло только одно — связь. Когда бандиты предложили мне ультиматум — или сдавайтесь, или вам всем конец, я вызвал вертушки и сказал главарю: «Видишь высоту? Сейчас ее не будет!» Даю команду, и две вертушки сметают эту высотку на глазах бандитов. «А следующий удар я даю по нам, — говорю. — Вызову огонь на себя. И мы погибнем, и вы, потому что нам терять нечего. В плен мы не сдадимся».

И мне говорит этот бандит: «Господин генерал, я пойду посоветуюсь со своими, полчаса подождите, не наносите удар». Потом подъехал на «ниве»: «Господин генерал, я сам вас буду сопровождать по дороге, чтобы обеспечить вам и вашей группе безопасность. Мы не хотим неприятностей…» Так я выжил. У меня была связь. Почему ее не было у моего сына?

Алешка мой все, что мог как командир своего отряда, сделал. И оставшиеся в живых одиннадцать человек — они раненые все были, я потом разговаривал с ними в госпитале — подтверждают, что сын достойно себя вел. Они сутки почти держались. Потом Володя Шаманов перебросил с другого направления батальон 7-й воздушно-десантной дивизии и их деблокировали. Но уже поздно. Они же без связи.

Я потом этого дурного командира полка за грудки тряханул, спросил: ну, как же ты посмел отправить людей в бой без связи, без всего… Он побледнел, говорит: «Товарищ генерал, если бы я знал, что это ваш сын, не послал бы вообще его в бой».